Дверь в стене

Один из пауков случайно упал в ущелье возле него – вместе с ногами в нем было не меньше фута, а туловище оказалось размером с половину человеческой кисти. Поглазев немного на то, с каким чудовищным проворством паук ищет добычу и спасается бегством, предводитель подставил ему обломок сабли (пусть-ка укусит!), а затем поднял кованый сапог и раздавил тварь в лепешку. При этом он смачно ругнулся и потом некоторое время поглядывал себе под ноги и в небо, высматривая новую жертву.

Когда он наконец окончательно убедился, что пауки не смогут наводнить ущелье, то подыскал себе место поудобнее, сел и глубоко задумался, по своему обыкновению покусывая костяшки пальцев и грызя ногти. От этих раздумий его отвлекло появление человека, который вел под уздцы белую лошадь.

Задолго до того, как предводитель увидел этого человека, о его приближении оповестили стук копыт, спотыкающиеся шаги и спокойный голос, каким он обращался к лошади. Потом показался и сам коротышка – жалкая фигурка, за которой все еще волочился белый шлейф из паутины. Они не приветствовали друг друга ни словом, ни жестом. Коротышку переполняли усталость, стыд и, как следствие, безнадежная горечь; он подошел к хозяину вплотную и остановился. Тот слегка вздрогнул под взглядом своего слуги.

– Ну? – произнес он наконец, уже совсем не тем повелительным тоном, что прежде.

– Вы его бросили!

– Моя лошадь понесла.

– Знаю. И моя – тоже.

Он грустно рассмеялся в лицо хозяину.

– Я же говорю: моя лошадь понесла, – повторил былой обладатель серебряной уздечки.

– Оба трусы, – резюмировал коротышка.

Предводитель впился зубами в костяшки пальцев, думая о своем.

– Не называй меня трусом, – сказал он в конце концов.

– Вы – трус, как и я.

– Возможно. Существует предел, за которым всякого человека неизбежно одолевает страх. Я наконец познал свой страх – но, возможно, он не настолько силен, как твой. В этом и разница между нами.

– Мне и в голову не могло прийти, что вы его бросите. Минутой раньше он спас вам жизнь… Почему, собственно, вы – наш хозяин?

Предводитель снова принялся грызть костяшки пальцев; лицо его потемнело.

– Ни один человек еще не называл меня трусом, – медленно проговорил он. – Нет… Сломанная сабля лучше, чем ничего… Нельзя требовать от хромой белой лошади, чтобы она четыре дня тащила на себе двоих. Я ненавижу белых лошадей, но на сей раз выбора нет. Смекаешь?.. Сдается мне, пользуясь тем, что ты видел и навоображал себе, ты намерен подорвать мою репутацию. Такие, как ты, свергают королей. К тому же… ты никогда мне не нравился.

– Хозяин! – воскликнул коротышка.

– Нет, – отозвался тот. – Нет!

Коротышка сделал движение, и предводитель резко встал. С минуту, вероятно, они мерили друг друга взглядами. Над ними проплывали паучьи шары. Затем – шорох гравия под ногами, исполненный отчаяния крик, удар…

Ближе к ночи ветер утих. Когда садилось солнце, повсюду было ясно и тихо, и человек, у которого когда-то имелась серебряная уздечка, наконец очень осторожно выбрался пологим склоном из ущелья; но теперь он вел под уздцы белую лошадь, которая прежде принадлежала коротышке. Он не отказался бы вернуться и к своей лошади и снять с нее серебряную уздечку, но опасался ночи и крепчавшего ветра, который мог застигнуть его еще в долине; а кроме того, ему была отвратительна мысль о том, что он может найти лошадь в паутине с ног до головы, да еще и, пожалуй, неприглядно объеденной.

При мысли о паутине, обо всех опасностях, через которые он прошел, и о том, каким образом он сегодня спасся, этот человек нащупал на шее маленькую ладанку и на миг с глубокой благодарностью сжал ее в ладони. Одновременно он бросил взгляд вниз, в долину.

– Мною двигала страсть, – сказал он. – Теперь она получила воздаяние. И они, без сомнения, тоже…

И вдруг, далеко-далеко за лесистыми склонами по ту сторону долины, в ясной закатной дали он увидел тонкую струйку дыма.

Благостно-смиренное выражение на его лице тотчас сменилось гневом. Дым? Он развернул лошадь – и заколебался. И тут легкое дуновение с шелестом пробежало по окрестной траве. Поодаль, на камышах, колыхнулось изодранное серое полотно. Он посмотрел на паутину, потом перевел взгляд на дым.

– Может, это и не они, – наконец произнес он.

Но он знал, что это неправда.

Еще немного понаблюдав за дымом, он оседлал белую лошадь.

Ему пришлось прокладывать путь между просевшими скоплениями паутины. Почему-то земля была усеяна множеством мертвых пауков, а те, что уцелели, преступно пожирали своих собратьев. Заслышав топот копыт, они врассыпную кидались наутек.

Их время прошло. Без помощи ветра, способного перенести их по воздуху, или готовых саванов эти твари, при всем своем яде, не представляли для него никакой опасности. Время от времени он хлестал ремнем тех, которые, как ему казалось, подбегали чересчур близко. А один раз, заприметив целую стайку, что пересекала открытое место, хотел было спешиться и растоптать их сапогами, но удержался от искушения. Вновь и вновь он оборачивался и смотрел на дым.