Двести третий день зимы

И до самого дома они больше не разговаривали. Просто шли: Тая – впереди, Нюта – на два шага отставая. Снег крошился, будто перемолотый в блендере. Темнеть еще не начало, и домой отчаянно не хотелось. Нюта перебирала варианты, куда пригласить Таю, чтобы сгладить, подлатать день, который все еще мог запомниться как хороший. Зря она, что ли, надевала сарафан? Но вариантов было немного. Либо домой, наплевав на все доводы рассудка и незримого Славика. Либо туда, где приличным девушкам лучше не появляться.

– Ты бывала в очистных на Яузе?

Тая остановилась, посмотрела почти весело.

– Значит, я тебя привела шоколад пить. А ты меня куда отвести хочешь?..

– Зато никаких холодовиков. Так что еще вопрос, где меньше воняет.

Смеялась Тая звонко и так искренне, что Нюта мигом перестала сомневаться в степени удачности дня. Выше ожидаемого, как минимум. Согласно табличке результативности Радионова, это если и не победа, то точно двойная премия. И однозначно лучше, чем ничего.

8

Сначала они долго ехали на подмороженном автобусе от центра в сторону парка. Автобус с трудом пробирался через снежные заносы, буксовал, но упорно тащился вперед. На остановках люди то заходили, принося с собой свежий холод, то выходили, унося жалкие остатки теплого воздуха, согретого коллективными легкими.

Тая копалась в телефоне, что-то набирала, грела пальцы в карманах и опять набирала. Она сняла шапку, положила ее на колени, но та все норовила сползти на пол, прямо в лужицу подтаявшего снега, нанесенного в салон. Нюта потянулась и сжала шапку в руках. На ощупь та была колючая и рыхлая. Не теплая совсем, точно вязаная вручную. С такими обычно возятся трогательные старушки, подслеповато пропуская петли. А потом суют их всем родственникам. Если же родственников недостаточно, старушки самоорганизуются у переходов и продают свои творения за бесценок. И не поймешь, правда ли им нужны эти триста рублей, или дело в неконтролируемой потребности заботиться о головах, которым следует находиться в тепле.

– Где выходим? – спросила Тая, отрываясь от телефона.

– Давай на «Ростокинском проезде».

Оттуда вдоль парка можно было выйти к мосту через Яузу, а дальше – дело техники: спрыгнуть, пробежать, подлезть. Даже у Радионова это получалось почти без скрипа.

– Вот почему они такими унылыми стали? – спросила Тая, когда автобус обдал их вонючим жаром и пополз дальше к Лосиному острову.

– Кто именно?

Темнеть еще не начало, но серость уже сгущалась где-то на периферии зрения. Моргнешь – и вроде бы нет ее. Присмотришься – и все-таки увидишь, что вечер уже совсем близко. Спустя пару часов накроет собой город.

– Ну, парки. Они стоят такие чистенькие, все в снежку, как с картинки новогодней. Это же объективно красиво. А подходишь ближе – и уныло становится, словно на кладбище.

Парк и правда выглядел угрюмо. Черные стволы деревьев пробивались сквозь высокие сугробы, но почти сразу утыкались в тяжелые облака, застревали там верхушками. На ветках собирались снежные подушки. От ветра они падали, пробивая настил и утаскивая за собой тонкие обломанные веточки. Ничего, кроме голых деревьев и снега, рассмотреть не получалось. Сугробы здесь оставляли как есть – их не раскидывали, под ними образовалась прочная ледяная корка, и заснувшим многолетним кустам нечем было дышать. Сон их, видимо, успел превратиться в вечный. Куда подевалась разной величины живность, населяющая парк, можно и не спрашивать. Нюта постояла немного, запрокинув голову, чтобы горло перестала стягивать тоска.

– Хотя, – заключила Тая, – по сути, кладбище и есть.

– Пойдем, – позвала Нюта. В этой черно-белой махине парка все же сохранялась странная красота, но стоять было холодно, грустно и опасно. – Может, и не совсем кладбище, если знать места.

Вдоль границы парка шла узкая утоптанная тропинка. По ней, наверное, люди ходили от железнодорожной станции по проспекту Ветеранов к зданию городского суда. Других точек маршрута Нюта выдумать не смогла. Казалось, в этой части города не осталось ничего, кроме снега и черных остовов деревьев. Заходить в парк было запрещено. Об этом сообщали предупредительные плакаты, натыканные по двум сторонам тропинки. Большие черные буквы на белом фоне кричали: «Проход закрыт!», а ниже шрифтом поменьше, будто потише, более доверительно объяснялось: «во избежание нарушения снежного покрова».

– Нарушишь его… – ворчала Тая, выдергивая ботинки из снежной каши. – Надо лыжи покупать, вот что я тебе скажу.

Отношения с лыжами у Нюты складывались эпизодические и неприятные. Классе в третьем, когда еще был жив дедушка, она почти освоила это скользящее ритмичное движение, позволяющее перемещаться по лыжне на промасленных деревяшках. Но потом перепотела, заболела и в итоге слегла с пневмонией. Дедушка расстроился, мама разозлилась, а Нюта не успела попереживать из-за упущенной возможности стать мастером спорта по лыжной ходьбе – она выкашливала вязкую мокроту и глотала мерзкие сиропы. Когда же выздоровела, зима уже прошла. А к следующей дедушка стал стареньким, как это всегда и бывает – резко и неотвратимо.