Двести третий день зимы

К лыжам Нюта вернулась в универе – решила сдать норматив, получить зачет и не мучиться постоянным предчувствием отчисления из-за хвостов по физкультуре. Славик, который учился на курс младше на инженерном факультете, тогда подсуетился и организовал себе справку, освобождающую от унизительных нормативов. Но отправился вместе с Нютой на базу рядом с Щукинской – якобы ради дружеской поддержки, а в действительности желая запечатлеть и сохранить для потомков ее позор.

– Я оторву тебе руки, если ты достанешь телефон, – шипела Нюта, пока они ехали на трамвае от метро.

В городе было почти бесснежно, и она надеялась, что лыжный забег отменят. Однако стоило трамваю свернуть от спальных районов в сторону лесопарка, как повсюду забелело пышным и свежим. Славик радостно засопел и достал-таки телефон, перед этим скорчив просительную физиономию.

– Я только снежочек сфоткаю, честное пионерское.

Нюта ему не поверила и оказалась права. Пока она пыхтела и пыталась разобраться, как синхронизировать движения рук и ног, при этом не пропахивая носом лыжню перед собой, Славик успел наделать уморительных видосов и разослать их всем знакомым. Нюта дулась недели полторы и показательно мыла только свои тарелки. Или они тогда еще не жили вместе?

– Нам наверх? – спросила Тая, останавливаясь у первой бетонной ступени. – А то ты пропала куда-то.

Нюта и правда выпала из момента. Ноги сами дошагали до лестницы, ведущей к мосту над Яузой. Реки видно не было, она давно промерзла, и ее запорошил снег. Вот бы пробежаться по плотному настилу! Но где-то подальше, под опорами моста, иначе следы будут на виду.

– Нет, нам по реке вон туда. – Нюта махнула рукой в сторону кирпичной постройки, которая красным пятном выделялась на тотально белом фоне. – Очистные там.

От здания в обе стороны отходил забор, тоже кирпичный, с колючей проволокой по верху. К нему они и направились под укрытием моста, осторожно спустившись на лед.

– Странно, что под нами река, – заметила Тая, вспахивая ногами снег. – Мы с родителями на Лосиный остров приезжали гулять, когда я маленькая была. Папа говорил, что в Яузе нельзя купаться, мол, туда сливают грязь со всей области.

– Это какой год был? – От ходьбы Нюта быстро вспотела, а застежка боди все сильней впивалась в бедро с внутренней стороны.

– Восьмой. Может, девятый.

– Очистные построили в десятых. – Нюта попыталась на ходу оттянуть застежку, но колготки только плотнее прижали колючее к нежному. – А до того тут такое творилось, не то что купаться – рядом находиться не стоило. Так что твой папа не ошибался.

Тая хохотнула в воздух, выдав облачко пара.

– Он-то да! Мой папа никогда и ни в чем не ошибался! А толку? В итоге мы там, где есть. И мы, и Яуза, и очистные. – Она стукнула каблуком по оголившемуся от ее топтания льду. – И никакого, блядь, смысла. Ни в чем.

– Ну почему? – Разговор Нюте не нравился, и она решила просто идти по заданному маршруту, авось при движении будет сказано меньше слов, за которые можно получить лет пять-семь строгого режима. – За десять лет тут целая экосистема образовалась. Лоси вернулись, утки, лисицы и даже норки американские… Ну, чего ты ржешь?

Тая потерла нос варежкой и придала лицу выражение серьезности, но глаза ее продолжали смеяться.

– Откуда ты о норках-то знаешь?

– Доклад делала в институте, тут же заповедная зона была.

Таины глаза быстро перестали лучиться смехом и потухли.

– Вот именно – была.

Они зашагали молча. Дул пронизывающий ветер. Он так и норовил схватить Нюту за подол сарафана, благо подол этот был шерстяным, просто так не схватишь. Но ноги все равно промерзли. Нюта шла и вспоминала, как они приезжали сюда на пикник лет пять назад. Славик тогда встречался с девушкой из тех, кого принято называть компанейскими. Красивая до мурашек. К ней прилагалась толпа приятелей разной степени близости, и все они обожали отдых на природе. Пока трое подвыпивших парней ставили мангал, а Славик самозабвенно сосался с возлюбленной, Нюта ускользнула в чащу и пошла без дороги. Вдыхала запах нагретой земли, трогала низкие еловые ветки. А потом очистила корни осины от прошлогодней листвы, решив присесть и перевести дыхание, но увидела нежные синевато-лиловые цветки. И забыла об усталости и комарах.

– Ты чего копаешься тут? – Славик выбрался из зарослей калины. – Светка решила, что ты ревнуешь.

Нюта дернула плечом, мол, ерунды не говори. Но в чем-то его Светка, конечно, была права. Ровно до того момента, пока Нюта не отыскала в лесу печеночницу благородную.

– Нигде в Подмосковье не растет, только здесь, представляешь?

Славик присел рядом, наклонился близко-близко, но не к печеночнице, а к Нюте. Глаза у него были серо-зеленые, а волосы он тогда выбелил, идиот, и потом пришлось бриться налысо – все равно все пожглось.

– Смотри, какие волоски у пестика оттопыренные, – проговорила Нюта, чтобы сгладить его внезапное приближение.

– Это у тебя волоски оттопыренные.

– Кто бы говорил.