Двести третий день зимы

– Позвони Груне, – попросила Нюта. – Пусть она хотя бы выяснит, что с Радионовым. Где он. Можно ли его навестить. – Она часто задышала, прогоняя слезы.

– Я сейчас домой приду и сразу позвоню, – пообещала Тая. – Ты сама как?

– Не знаю. В голове вата какая-то. Но надо собраться. И придумать, как эти луковицы забрать…

– Чего? – Тая уставилась на нее, будто увидела в первый раз. – Что значит – забрать?

– Пойти туда, где они сейчас, взять и перенести в новое место, – не удержалась Нюта. – Радионов оставил мне карточку от ячейки, где они лежат. Попросил передать кому-то… Думаю, сделать это нужно прямо сегодня…

– И ты собралась туда пешком идти?

– Ну почему пешком? Вот автобус едет…

– Не смешно вообще. – Тая решительно поднялась, сбила с ботинок снег. – Нужно на машине. В городе тысяч триста камер, как думаешь, за тобой не следят?

Нюта пожала плечами. Вывернутое Милютиным плечо откликнулось тупой болью.

– Иди домой, – сказала Тая. – Я поищу варианты и тебе позвоню.

Оставалось послушаться. Они неловко махнули друг другу на прощание, и Нюта пошла к дому, чувствуя, как внутри переливаются слезы. Словно она несла блюдце с водой, которая норовила выплеснуться от каждого движения. Нужно было донести ее до безопасного места. Или хотя бы до теплого.

Нюта зашла в квартиру, сняла и аккуратно поставила на полку ботинки, повесила куртку, сложила шапку и перчатки с варежками на батарее в кухне, чтобы просохли. Она делала это почти на ощупь, потому что в глазах все уже плыло. Хотелось есть, но голод был каким-то фоновым – будто отголосок чужого голода. С каменной спиной Нюта дошла до гардеробной, закрыла за собой дверь, включила лампу. Стоило розовому свету заполнить комнату, как Нюта сползла на пол, обняла себя за колени и заплакала. Только здесь она перестала ощущать чей-то внимательный взгляд, не отрывавшийся от нее весь день. Здесь она находилась одна. Разве что с пожухшими фиалками. И Славиком в телефоне.

Звонить ему было нельзя категорически. Это он написал чуть ли не сразу же по приезде в свое прекрасное далеко. Посылать сообщения – можно. Голосовые, видосы, фото. Только не звонки. За связь с теми, кто остался в зимовье, могли лишить рабочей визы и выдворить из райского сада куда подальше. А дальше родных заснеженных улиц в мире все равно ничего не существовало. Нюта подползла к тайной полке, нащупала телефон, отыскала в списке контактов Славика и нажала вызов. Любое «нельзя» разбивалось о ее непреодолимую нужду услышать родной голос. Не в записи, а прямо здесь и сейчас. Славик сбросил звонок через два гудка. Она набрала снова. Опять сброс. И еще раз. И еще.

«Ты с ума сошла?» – спросил он в мессенджере.

И сразу второе сообщение:

«Что случилось???»

Нюта нажала на запись голосового и принялась наговаривать, не особо заботясь о шмыганье и всхлипах:

– Радионова забрали, Слав. Или заберут сегодня. Я не знаю. Мы виделись утром. Он уже готов был. Как в кино, блин, сумку черную собрал, дома чистота. Это ужас какой-то. Я не понимаю, как вообще теперь быть. Они думают, что Радионов связан с мстителем. Или он сам мститель, не знаю, чего они нафантазировали. Но в институте творится кошмар. Меня сегодня допрашивали, Слав. Капитан какой-то. Он мне чуть руку не сломал. Ни за что, просто потому, что мог… Но вообще я вру. Есть за что. Радионов правда вывел морозоустойчивые луковицы. Не для мстителя. И не такие крутые. Но вывел… Для оппозиционеров каких-то, я не знаю. Мне им нужно будет эти луковицы передать. Сначала забрать на Восточном вокзале, а потом передать. Очень нужно. Прямо сегодня. Никаких вариантов. А мне так страшно, Слав. Мне так страшно. Очень. Я не хочу ничего такого делать. Я хочу, чтобы ты меня вывез. Пожалуйста. Спаси меня!

Она отбросила телефон, уткнулась лицом в грязную футболку, вывалившуюся из корзины для белья, и позволила себе прорыдаться. До сухих глаз и сорванного горла. До спазмов в груди. До пустой и гулкой головы. А когда отняла зареванное лицо от пола, увидела, что Славик успел выслать ей ответное голосовое.

– Значит, так. – Голос его звучал твердо и отстраненно. – Ты там отплачься, конечно. Но за луковицами этими придется поехать. И передать придется. Это очень вовремя, Нют. Мне, чтобы тебя вытащить, нужны подтверждения: ты против зимовья, ты с ним борешься. И тебе в стране оставаться опасно. Поняла? Помоги этим революционерам – или как там ты их назвала? Это подойдет. Сделай, как Радионов тебя попросил. Иначе сама себя от вины сожрешь. И мы придумаем, как это использовать, чтобы перевезти тебя. Ясно? Скажи, что поняла меня.

«Поняла», – напечатала Нюта, промахиваясь мимо нужных букв.