Двести третий день зимы

Тая не ответила. Только еще крепче вцепилась в руль напряженными пальцами. Машина двигалась мучительно медленно и ровно. На пустых улицах не горели светофоры, можно было поддать газу и домчаться до дома за десять минут. Но Нюта каким-то новым чутьем понимала, почему Тая не вжимает педаль. Если сделать это сейчас, то остановиться самостоятельно не получится. Разве что въехать в столб.

От столба Тая воздержалась. Она довела машину до двора, выключила двигатель и осталась сидеть в мигом начавшем остывать салоне. Нюта не знала, лучше выйти или еще посидеть в тишине. Она старалась не издавать лишних звуков, лишь сердце ее бешено колотилось.

– Надо звонить Груне, – наконец сказала она, не в силах больше терпеть тишину. – И вообще делать что-то. Если его задержали…

– Давай поднимемся в квартиру, – перебила ее Тая. – Нечего тут задницы морозить.

Мороз на улице стоял небольшой, но кусачий. Нюта спрятала лицо в воротник, дожидаясь, пока Тая запрет машину и пикнет ключом домофона. В подъезде было темно и сыро. Они поднимались по лестнице, и с каждым шагом ноги Нюты становились все тяжелее. Словно, пока они находились в пути – по дороге от вокзала до дома, – она могла замереть и ничего не предпринимать. Не осознавать до конца, что случилось. Просто ехать, просто идти по ступенькам. Но стоило переступить порог дома, как случившееся уже будет не отменить. Такое бывало в детстве: пока никто дома не знал о двойке за контрольную, этой двойки будто и не существовало, а еще не существовало показательно обиженной мамы и холодного ужина на столе. Но если зайти и сказать: «Мам, у меня двойка», – сделанного уже не воротить.

«Нужно маме позвонить», – рассеянно подумала Нюта, испытывая неуместное облегчение от того, что никакой двойки ни в каком дневнике она не несет.

– Заходи, – позвала ее Тая, проскальзывая из подъездной темноты в квартирную.

Нюта послушалась. Стянула ботинки, прошла по коридору в комнату, оставив Таю копаться с куртками. Пальцы все никак не могли нащупать выключатель. Нюта водила рукой по стене, пока глаза привыкали к полумраку. Первым она почувствовала запах сигарет и подумала, что это Тая закурила прямо в прихожей. Правда, дым тянулся от окна. Там в неясном свете единственного на всю улицу фонаря Нюта разглядела фигуру. Она вскрикнула раньше, чем поняла, что лучше было бы молча выйти из комнаты. А потом уже начать действовать – кричать, падать в обморок и умирать от разрыва сердца. Крик получился пронзительным и коротким. И оборвался просьбой Таи, произнесенной уставшим голосом:

– Успокойся. Это свои.

Тая щелкнула выключателем. Свет резанул по глазам, но сквозь выступившие слезы Нюта все же разглядела, что у окна курил не поджидающий их холодовик, а Влада. Серый костюм она сменила на черное худи и джинсы. На полу у батареи сидел Шурик в форме. Витя устроился на кровати и, кажется, дремал, пока не включили свет.

– Привезли? – хрипло спросил он.

Тая протиснулась между Нютой и дверным косяком, застыла посреди комнаты.

– Леву взяли.

Влада тихонько ругнулась и продолжила курить. Витя сел на кровати и закрыл лицо руками. Шурик начал медленно подниматься. Нюта наблюдала за ними, словно за актерами, отыгрывающими мизансцену, – чуть отстраненно, но с любопытством. Не понимая толком, что видит, и не веря в реальность происходящего.

– Кто? Кто его сдал? – спросил Шурик, раздувая ноздри. – Какая сука…

– Я не знаю. – Тая скрестила руки на груди. – И не ори, Шур. Сядь лучше.

Шурик сдулся и послушно опустился на стул.

– Что. Здесь. Происходит? – спросил кто-то звенящим голосом.

Когда Тая обернулась к ней, Нюта поняла, что спрашивает не кто-то чужой – она сама. Спрашивает, а зубы ее стучат, и все тело мелко дрожит. И плакать хочется так, что глаза болят.

– Да скажи ты ей уже.

Нюта перевела взгляд на Витю. Тот смотрел на Таю и хмурился, словно осуждал.

– Что ты должна сказать? – спросила ее Нюта.

Тая дернула плечом, снова обогнула Нюту, стараясь ее не задеть, и молча принялась наливать воду из-под крана в стакан. Выпила медленными глотками. Она тянула время, как его тянут перед прыжком в холодную воду. Нюта обхватила себя руками, чтобы перестать дрожать.

– Что ты должна мне сказать? – повторила она.

Тая швырнула стакан в раковину. Вытерла руки полотенцем. Все – молча. И остальные наблюдали тоже молча. Только легонько поскрипывала приоткрытая форточка. Каждый ее скрип будто ставил на место фрагменты, которые Нюта категорически не желала объединять. Скрип. Радионов с его тайной работой на «Оттепель». Скрип. Список сотрудников лаборатории, в котором их фамилии стоят рядом. Скрип. Случайное знакомство в магазине. Скрип. Душевные разговоры. Скрип. Редкая книжка по ботанике. Скрип. Запрещенный к продаже шоколад из рук Груни. Скрип. И снова Груня, но в составе комиссии министерства. Скрип. Сборища в ангаре. Скрип. Скрип. Скрип. Идиотка…