Двое

Я вспоминаю, как шла по улице. Кэй ходит завораживающе плавно. Она томно плывет, словно кошка. Ли подпрыгивает, гораздо больше смахивая на щенка. И вот я несусь вприпрыжку. Я Ли, направляюсь к Марку, Оли и Себу, спеша их увидеть, к мальчикам, врезающихся в меня, чтобы обнять. На тротуаре валяется тележка из супермаркета. Я наклоняюсь поднять ее и подвинуть на обочину, чтобы она не мешала пешеходам с колясками или в инвалидных креслах. Тогда я и замечаю его, браслет, поблескивающий на моей коже. Я снимаю его, радуясь, что заметила. Не то чтобы Марк догадался бы, что это настоящие брильянты, он бы подумал, что я раскошелилась в лучшем случае на Swarovski, более вероятно – на Accessorise. Я кладу украшение за четыре тысячи фунтов в сумочку. Подметив, что мне стоит быть внимательнее. Я то прихожу в себя, то снова проваливаюсь в сон, где я прикована брильянтовой цепью.

Голова пульсирует от воспоминаний об особо загруженной неделе, когда я отнесла вещи из обоих гардеробов в одну химчистку и заказала доставку в пентхаус для удобства. Я не думала, что Даан заметит лишнее платье и костюм; планировала забрать их с собой в мой дом с Марком в четверг. Но он заметил платье, в котором Ли ходила на обед в честь годовщины свадьбы родителей Марка. «Очень модно», заметил он. Я знала, что это критика. Он не модничал и не пытался. Он приверженец классики. Ему нравилось, чтобы и я одевалась классически. Изысканно. Я не обиделась. Я просто обрадовалась, что он не заметил костюм Марка из Next.

Наверное, нельзя вечно сдерживать такой секрет. Такое счастье. Боль и глупость монументальных масштабов рано или поздно выйдут на свет.

Я пожертвовала собой. Я не была вдвое интереснее, более занятой или восполненной. Я была половиной человека. В моих снах я слышу, как печатная машинка выстукивает еще одну записку. Под дверью появляется новый листок.

Поздно жалеть.

А потом еще одна бумажка влетает в комнату.

Поздно объяснять.

Потом третья. Стая бумажных птиц роится и парит, окружая меня. Клюет мои волосы, голову, глаза. Мне удается прочитать одно или два послания.

«Поздно оправдываться.

Слишком поздно».

И я закрываю глаза, ведь он прав. Для меня уже поздно. Я не знаю, как быть или кем быть. Я больше не та, кем была, и даже не та, кем каждый из них меня считал. Я теперь никто. Будет проще позволить себе погрузиться в сон. Проще отпустить.

41

Марк

Как только Фиона уходит, Марк проносится по лестнице и вваливается в комнату Оли.

– Ты знал? – требовательно спрашивает он.

– Тебя стучать не учили? – Оли пытается звучать нагло, уверенно, но Марк видит страх в его глазах. Страх перед ним? Эта мысль как удар. Еще один. Его сын встает с кровати, выпрямляется в полный рост. Выпячивает грудь, мужчина перед мужчиной, лицом к лицу. Он будто бросает вызов. Он уже выше Марка. Может, на два или три дюйма. Когда это случилось?

– Почему ты мне не сказал? – допрашивает Марк.

– Потому что ты бы психанул.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь, что. Ты бы превратился в Халка и развалил бы нашу жизнь. Было лучше просто самому с этим справиться.

– И каким же образом? – Слюна Марка брызжет Оли на лицо.

Он не обращает внимания. Не вытирает ее. Он медленно отвечает: – Я решил ничего не делать. Ты знаешь, учителя всегда называют меня ленивым. Я решил ничего не делать.

Марк хочет ему верить.

Но не верит.

42

Кэйли

Кто-то резко меня трясет.

– Кэйли, Кэйли. Кэйли, очнись.

Это просто еще один сон, я не хочу просыпаться. Но в голосе звучит отчаяние, страх, настойчивость. Человек не оставит меня в покое.

– Кэйли, открой глаза.

Я чувствую бутылку, прислоняемую к моим губам, вода стекает по подбородку и кажется настоящей. Влага на моей кофте реальна. Я разлепляю веки.

– Фиона? – Я пытаюсь произести ее имя, но получается похоже на стон. И все же она, кажется, испытывает облегчение. Она снова мягко прикладывает бутылку к моим губам и на этот раз мне удается сделать глоток. Она целует меня в лоб. Фиона, которую я долгое время любила больше всех на свете. До появления мужа и детей. А потом еще одного мужа. Мысль проносится у меня в голове. Я все еще являюсь человеком, которого Фиона любит больше всех на свете. Она меня спасет.

– О боже, Кэйли, какого хрена они с тобой сделали?

Она зовет меня моим старым именем. Которым я называлась при нашем знакомстве. Имя, от которого она отучалась месяцами, но сейчас я не злюсь на нее за это, я наоборот рада. Благодарна. Кэйли это женщина, которой я была раньше. Целая. Одна. Я цепляюсь за Фиону, хоть это и вызывает взрывы боли в моей поврежденной голове. Я начинаю всхлипывать, неэлегантные, истерические всхлипы вырываются из глаз, рта, носа. Ощущение ее плоти, после сплошной пустоты и жестокости, вызывает головокружение. Я думала, что умру. Я думала, что хочу умереть, но теперь знаю, что это не так. Я хочу жить. Хочу, чтобы Фиона спасла меня. Она мягко высвобождается из моей хватки. Разглядывает меня мгновение, наверное, оглядывая мои раны.

– Кэйли, дорогая, у нас мало времени. Они знают, что ты сделала. Оба.