Двоедушники

– Мы пробыли в Пограничье девять дней чистого времени. Значит, сначала покажет тринадцатое апреля, – сказал Макс, не отрывая взгляд от экрана. – Потом синхронизирует дату-время с сетью, и мы узнаем… Нет, ничего мы не узнаем: на этом чердаке отродясь не берёт ни одна антенна… Подождите здесь, не выходите!

Он открыл дверь и вышел на крышу. Там он постоял, глядя то по сторонам, то на экран, потом сунул телефон в карман, присел у скамьи на своей террасе, что-то открыл под ней, вытащил пистолет из-за пояса и торопливо спрятал его в старом тайнике. Опять достал телефон, ещё раз глянул на экран и вернулся к нам озадаченный.

– Новости три, – вздохнул он. – Две плохих, одна хорошая.

Не дождавшись от нас с Вероникой предложений по повестке, Макс продолжил:

– Начнём с плохой. Третье мая сегодня…

– Ой… – Вероника в ужасе прижала ладони к щекам.

– …и конкретно сейчас семь утра. Есть и хорошая новость, – с улыбкой, но не особо весело сказал Макс. – Там тепло, почти как летом.

Мы с Вероникой переглянулись. С некоторых пор милые шутки нас уже не взбадривали.

– Нас больше интересует третья новость, объявленная тоже плохой, – сообщила я.

– А вот это, пожалуй, самое интересное, – серьёзно сказал Макс. – В моей квартире кто-то есть.

– Кто?!

– Нам ничего не остаётся, как пойти и выяснить это. Другого способа выбраться с крыши у нас всё равно нет, – пожал плечами Макс. – Если ты помнишь, Ладка, мы бросили квартиру со взломанной дверью, так что, если кому-то захотелось, он взял и вошёл. Странно только, что вошедший так и не вышел, а похоже, ещё и обосновался там.

– Откуда ты знаешь?

– Окно занавешено, а я шторы в жизни никогда не задёргивал. И сквозь занавеску видно пятно от источника света. Он зажёг бра над кофейным столиком.

– Ладно, Максим, – я махнула рукой. – Не стоять же здесь. Пошли выяснять, что там.

– Как ты меня назвала? – нахмурился он.

– Что значит «как»? – не поняла я. – А… Ой… Прости, Никита. Не переключилась ещё.

– Так переключись, пожалуйста! – строго сказал Ник.

– Да, Никита.

Конечно же – Никита. Теперь это он. Если даже не совсем он, надо, чтобы имя соответствовало внешности. Так нужно.

– Вы все остаётесь здесь, ждёте меня! – скомандовал он и пошёл обратно на крышу.

А я за ним.

– Мы о чём договаривались? – спросил Никита, не оборачиваясь. – Ты обещала стараться слушаться меня в критической ситуации. Так приложи усилие и постарайся!

– Этот договор потерял силу, как только мы прибыли обратно на твой пыльный чердак. Это там я была лишним предметом в интерьере и подопытной мышью. А здесь даже не пытайся мне что-то запрещать. Здесь мы пойдём вместе.

Никита взял меня за руку и подтащил подальше от ограждения на краю крыши:

– Сколько раз говорил, не подходи так близко!

– Да ладно тебе! – зашипела я.

– Тихо! – Ник взялся за дверную ручку, нажал, потянул, но дверь не открылась. – Заперто изнутри.

– И?

Он полез в один из карманов и вынул с десяток ключей на брелоке. Выцарапал из связки изящный маленький ключик и вставил в замок. Два мягких оборота, и дверь открылась.

Никита медленно вошёл в квартиру, я за ним.

Действительно, над кофейным столиком горело бра, давая подсветку в полумраке огромного лофта. Окна были занавешены плотными шторами.

В квартире явно жили. Тут и там были разложены разные незнакомые вещи. Не так, чтобы много, и не сказать, чтобы в беспорядке, но не заметить их было невозможно.

На кровати, на которой не тесно было бы спать даже втроём хоть вдоль, хоть поперёк, лежал мужчина, укрытый по пояс. Когда мы вошли и сделали несколько шагов, он приподнялся и медленно сел, морщась и щурясь. За его спиной, не шевелясь, лежала женщина. Когда Никита шагнул к кровати, она почти с головой накрылась одеялом.

– Вот интересно, – произнёс Никита. – Я прекрасно помню наши с тобой договорённости, Алексей. Там точно не было пункта, что я сдаю тебе свою квартиру под бордель. Или я что-то забыл?

Неопознанный мной Марецкий – быть ему, видать, богатым и знаменитым – откинул одеяло и спустил ноги с кровати. В уютных трусах-боксёрах он выглядел таким домашним и совсем не опасным.

– Как ты сюда попал, Корышев? – хрипло спросил Марецкий.

– Обыкновенно, – спокойно ответил Никита. – Вошёл через дверь.

Марецкий откашлялся, встал, наклонился и потрепал закутавшуюся в одеяло женщину, сказал ей что-то. Она принялась медленно вылезать наружу.

И тут совсем рядом закряхтел, а потом заплакал младенец. И я только сейчас заметила стоящую на высокой подставке большую мягкую кровать-люльку.

Женщина мгновенно вскочила на ноги, рванулась к ребёнку. Я узнала Ирину.

– Извини, Корышев, – проговорил Марецкий, натягивая форменные брюки. – Это была не моя идея. Я, как ты знаешь, вообще был против того, чтобы Ира осталась в Питере. Но случилось так, что её из коммуны пришлось срочно вывозить. И Малер вспомнил, что квартира стоит пустая и не должна никого заинтересовать…

Он замолчал и продолжал одеваться.

Ирина набросила на себя голубой махровый халат из гардероба хозяина квартиры, повернулась к нам, вопросительно посмотрела на Никиту.