— Я забочусь о будущем своих детей, чтобы ты не думала, что мне что-то нужно, мне всего хватает, поверь. Даже смешно предполагать, что у меня есть какие-то меркантильные цели. А вот твой отец — другое дело, он не позволит тебе распоряжаться компанией, подомнет вас под себя, — качает он головой. — И я — твоя единственная возможность противостоять твоей семейке на равных. И я бы на твоем месте не доверял мужу. Мальчикам нужен отец, и не тот, который пьяница, кутила и бабник, а нормальный. Тот, кто даст им правильные ориентиры и вырастит из них настоящих мужчин. Не такой, как твой француз…
Его слова попадают в цель. Ведь я против Стоцких — песчинка, ничего не значащее препятствие, а вот Давид — сила, с которой им придется считаться… Олег же полностью на стороне моего отца, к тому же полное ничтожество. Есть ли у меня выбор?
— Что ты знаешь про Олега? — вскидываю голову, решив обсудить и эту тему, которая дамокловым мечом висит над нами.
— А ты? Ты знаешь, как он выиграл тот тендер? — спрашивает сурово, сведя брови на переносице.
— Возможно, ему помог его отец? — хмурюсь в ответ, глядя прямо в глаза Горскому и показывая, что я полностью честна перед ним. — Я ничего не знаю о чертовом тендере, Давид. Он говорил при мне о каких-то технических деталях, как говорил и ты, а я воспринимала всё это как белый шум. Я была влюблена и металась между вами, не понимая, как разобраться со своей жизнью, после и вовсе забеременела… — отвожу взгляд в сторону, шевеля согревшимися пальцами и кладя голову на колени.
Мне бесконечно грустно оттого, что моя жизнь так запуталась. Я люблю Горского, и каждая струна моей души настроена на него, наше притяжение невозможно отрицать, вместе с тем между нами стена. Неприступная стена из разочарований и обид.
— А помнишь, как ты упала за борт, а я тебя вытащил? — говорит он вдруг глухим голосом. — Ты смотрела на дельфинов и так увлеклась, что не заметила, как оступилась. Я был болваном, поверив, что такая мечтательная натура может оказаться акулой бизнеса и подосланной шпионкой.
— Мы можем заключить деловое соглашение, — лепечу я, чувствуя подступающие слезы. Он тянет меня в прошлое, но я не хочу проваливаться в любовное забытье. — Можем встречаться только по делам бизнеса.
— Нет, Ева. Я категорически с этим не согласен. Я буду воспитывать своих детей, жить с тобой, и ты забудешь все обиды и прошлое. И я не сказал самого главного.
Замираю, опасаясь каждого его слова. Что он еще может мне сказать? Сколько тайн будет между нами? Камнем на сердце лежит и моя. Об убийстве его отца. Но я не могу раскрыть рта на эту тему, будто его запечатали сургучом. Мне даже страшно представить последствия.
— Чувства между нами… — роняет в тишине гостиной. — Разве можно их отодвинуть и сделать вид, что их нет?
Сглатываю, смеживаю веки, дыхание вырывается толчками, тело слабеет и наливается волнением, ведь его слова… Лишают меня сил.
Но есть обстоятельство, которое не дает мне потерять голову окончательно.
— У тебя есть дочь от Миланы, Давид, — качаю головой. — Ты бросишь ее?
— Я не думаю, что этот ребенок существует, — цедит твердым голосом, и я верю.
Верю каждому слову. Не фактам, а его убежденности, тому, что он меня не обманывает. Если Милана обманула, то и его тоже. Всех нас.
Однако…
— В наших ты тоже не верил, — говорю обреченно, слова вырываются сами собой. — И с чего не веришь? — добавляю с горечью. — Хочешь просто сделать вид, что ее нет? А так не выйдет!
— Хочу сказать, что этого ребенка, если он существует, я заберу от нее, потому что Милана не может называться матерью. Ева, нашей семьи с Миланой нет, как и нет твоей семьи с Олегом, — говорит проникновенно, обхватывая мою щеку ладонью и стирая слезу. — Ты просто отталкиваешь неизбежное. И отрицаешь очевидное.
Всхлипываю, не могу не согласиться с ним. Меня подкупает твердость Давида и его уверенность в нашем будущем. Начинаю склоняться к тому, что он полностью прав.
— Прошло шесть лет, но ничего не изменилось. Между нами все те же самые чувства, русалочка, я люблю тебя, и эти чувства сильнее в шесть, нет, в шесть миллионов раз, — завершает свою фразу, приближая свои губы к моим, а я… я капитулирую перед его натиском.
Может быть, я слабая, может быть, слишком легко поддаюсь обстоятельствам или влиянию людей, а может быть, я просто устала бороться со своими чувствами, которые прятала за семью замками целых шесть лет!
Но как же здорово наконец отпустить себя и свои желания на волю.
Его губы осторожно касаются моих, лоб прикасается к моему, и какое-то время мы просто сидим, прислонившись друг к другу. Наслаждаемся моментом единения и тишины.
Может быть, позволить себе этот последний раз? Насладиться, отдаться чувствам. Я же вижу его последний раз перед своим отъездом, а я намерена уехать, несмотря на этот разговор.
По щеке скатывается слезинка, которую он тут же ловит губами.
Что ж, Ева, позволь себя любить в последний раз.