Двойная тайна от мужа сестры

Давид целует меня сначала нежно, смакуя каждое касание, а я распадаюсь на частицы в его умелых руках, поражаясь, что прошло столько лет, а мы всё еще настроены друг на друга и тонко чувствуем, двигаемся в унисон. Он помнит все потайные местечки, где можно меня приласкать, и бессовестно пользуется этими знаниями, заставляя меня сначала краснеть, а потом позволять ему больше… И больше…

Он берет бразды правления в свои руки, давая ощущение, что он — сильный мужчина, который будет заботиться о своей маленькой слабой женщине, и мне так отрадно отдать ему всю власть, подчиниться, побыть беспомощной и ведомой, потому что я устала бороться и быть одна…

Страстные поцелуи, крепкие объятия, обжигающие касания и полное отсутствие границ, как будто мы одни на этом свете или попали на необитаемый остров и нашли друг в друге спасение.

Как будто дышим одним воздухом, умираем друг без друга и вообще стали единым организмом.

Когда мы соединяемся, я четко понимаю, что он единственный, кто может владеть мной. Другого уже не будет, потому что я полюбила его с первого взгляда и любила все эти горы наперекор обидам…

Моя рука на его груди, под ней бьется сердце. Мощно, отрывисто, и каждый удар отдается во мне.

С каждым движением Давида уходит душевная боль, оставляя вместо себя ослепляющее счастье.

Страсть пугает своей силой, Давид набрасывается на меня голодным зверем, позабыв о щемящей нежности, которая только что была между нами. Он горячий, напористый, именно такой, каким я его запомнила. Горячее пламени костра, которое освещает наши обнаженные тела на толстой пушистой шкуре. Он жадно берет свое, заявляя на меня права, а я даже не понимаю, как… как я могла жить без этого?

Как уеду и откажусь от нашей любви? Эти эмоции несравнимы ни с чем, ни с чем испытанным ранее, даже с теми, которые я испытывала с ним самим, потому что всё усилилось многократно, превратившись в мощный тайфун, смывающий меня с берега и затаскивающий в безбрежный океан чувств…

Глава 25

— Всё ясно, я так и поняла, что вы вместе ночевали! — мама стоит на пороге и встречает нас обвинениями, когда мы с Давидом и детьми приезжаем с утра после ночевки у деда в доме.

— По-моему, объяснения излишни, — Давид выступает вперед, беря на себя роль нашего защитника.

— Да уж вижу! — мама трясется от злости, смотря только на меня, на одну меня, и я знаю, что сейчас разразится страшный скандал и нужно срочно удалить детей из гостиной.

Давид смотрит на меня теплым взглядом, выражая поддержку и как бы интересуясь: «Ты справишься здесь одна?» И я киваю ему, понимая, что с матерью необходимо обсудить эту ситуацию, и я выдержу, не буду мямлить, а твердо скажу о своих намерениях, к тому же поддержка Давида вливает в меня новые силы, а еще радует то, что мы понимаем друг друга с полуслова и полувзгляда.

Но я совсем не ожидаю того, что происходит в дальнейшем, когда мама, едва дождавшись ухода Давида и детей из гостиной, подходит ближе, замахивается и влепляет мне хлесткую пощечину, от которой я дергаюсь и хватаюсь за горящую огнем щеку.

— Дрянь!

— Мама, — сиплю я шокированно.

— Как тебе не стыдно, мерзавка? Мужа уводить у собственной сестры! Да еще таким показательным образом! Демонстративно ночуешь с ним! Дети всё это видят!

Мать продолжает наседать. Я же испытываю злость от несправедливости, которую она выказывает.

— Может, в комнату на кровать к ним ляжешь? Пойти постелить вам? Совсем стыд потеряла.

— Давид — отец моих детей! — кричу ей, чтобы образумить.

Она же лишь фыркает и надменно задирает нос.

— А Олег? Как ты ему в глаза будешь смотреть? У тебя муж замечательный, а ты променяла его на чужого! Легла один раз под него и счастлива? Милана — его законная жена уже много лет.

— Моя личная жизнь тебя не касается, мама! — цежу сквозь зубы, окончательно теряя терпение.

Почему всегда я выступаю грушей для битья? Почему, зная об этом, всё равно надеялась на лучшее? Как глупая наивная девочка, верила, что годы что-то поменяют и мама меня полюбит?

— Ах, не касается? — шипит она, делая шаг вперед, снова замахивается, но я отталкиваю ее, чтобы не вздумала больше трогать меня.

— Да, не касается, — поджимаю губы, она же стоит в ступоре, не ожидая от меня отпора. — Я понимаю, что не зря уехала тогда. Нашей семьи нет, не знаю, почему ты меня так не любишь, но я считаю, что нам стоит прекратить общение.

— А почему я должна тебя любить? Кто придумал, что необходимо именно любить своего ребенка? Заботиться, давать воспитание — да. Но любить я не была обязана. Я не хотела второго ребенка. Токсикоз, растяжки, лишний вес, гормоны! Мне этого хватило за глаза и за уши с одним ребенком. А тут ты! Я планировала аборт сделать, но отец не позволил, он же так мечтал о сыне…

Слова матери глубоко мне неприятны, они даже не сразу до меня доходят, но, когда я впитываю в себя их смысл, становится несколько легче. Как ни странно. Сейчас мать откровенна и не скрывает, что я — нелюбимая дочь.

Так легче будет поставить точку.