— «Воздвигаю»! Это не просто пышный девиз, королю не пристало быть пышным. Его дело — оберегать, предупреждать, рассудить. С конституционной точки зрения для меня не имеет значения, удержитесь вы у власти или нет. Но для меня имеет значение единство Империи. Мне кажется, если у вас ничего не получится с марсианским вопросом сразу же после избрания, постарайтесь повременить, потому что ваша политика во многих других отношениях обещает быть очень и очень популярной. И когда вы будете обладать подлинным большинством голосов, в один прекрасный день вы явитесь ко мне и уведомите, что я могу добавить ко всем своим прочим титулам еще и титул «Императора Марса». Поэтому не торопитесь,
— Я подумаю об этом, — осторожно сказал я.
— Подумай. Кстати, как насчет системы ссылки?
— Мы собираемся отменить ее сразу же после выборов. — На этот вопрос я мог отвечать твердо, зная, как Бонфорт ненавидел нынешнюю каторжную систему.
— На вас будут нападать за это.
— Пускай. Мы наберем достаточно голосов.
— Рад слышать, что вы сохранили силу своих убеждений, Джозеф. Мне тоже никогда не импонировало то, что знамя Оранских развевается над кораблем со ссыльными. А торговлю вы собираетесь сделать полностью свободной?
— После выборов, да.
— А как вы собираетесь возместить убытки?
— Мы уверены, что промышленность и торговля начнут развиваться так быстро, что это сразу же компенсирует недостачу таможенных пошлин.
— А что, если это будет не так?
Что будет, я не знал. Моя подготовка не включала в себя дискуссию на эту тему, а экономика всегда была для меня сплошной загадкой. Я улыбнулся.
— Виллем, я обязательно обращу внимание на эту проблему. Вообще вся программа партии Экспансионистов зиждется на той предпосылке, что свобода торговли, перемещений, всеобщее равенство и гражданство, общая платежная система и минимум имперских законов и ограничений пойдут на благо не только подданных Империи, но и на благо самой Империи. Если вам понадобятся средства, мы их изыщем — но не с помощью дробления Империи на мелкие округа. — Все, за исключением самой первой фазы, было подлинно бонфортовским, только слегка приспособленным к данным условиям.
— Прибереги свои речи для избирательной кампании, — проворчал он. — Я просто спросил, — он снова взял в руки список. — Ты уверен, что эти люди — именно те, кого ты хотел бы?
Я протянул руку, и он передал мне список. Проклятье, да ведь ясно, как день, что император старается иносказательно, не нарушая конституционной морали, привести меня к мысли о том, что, по его мнению, Браун не годится. Но клянусь самым лучшим антрацитом ада, у меня не было абсолютно никаких оснований перекраивать список, который в поте лица составляли Родж и Билл.
С другой стороны, ведь этот список не был составлен Бонфортом. Он представлял собой то, что, по их мнению, составил бы Бонфорт, будь он в здравом уме.
Мне вдруг захотелось попросить перерыва и осведомиться у Пенни, что она думает по поводу этого Брауна.
Затем я потянулся, взял со стола ручку и вычеркнул из списка фамилию «Браун», вписав вместо нее «Де ла Торре» печатными буквами. Рисковать имитировать почерк Бонфорта я еще не решался. Император только и сказал:
— Вот теперь это приличная команда. Удачи тебе, Джозеф. Она тебе еще пригодится.
На этом аудиенция, как таковая, закончилась. Я начал подумывать о том, что мне пора уносить ноги, но нельзя же вот просто так уйти от короля: это одна из прерогатив, которые они сохранили. Он пожелал мне показать свою мастерскую и новую модель поезда.
На мой взгляд, он, как никто другой, много сделал, чтобы возродить это древнее увлечение, хотя, с моей точки зрения, — это не занятие для взрослого человека. Но я, конечно, рассыпался в вежливых похвалах по адресу его нового игрушечного локомотива, подготовленного для «Королевского Шотландца».
— Если бы не обстоятельства, — сказал он, вставая на четвереньки и заглядывая во внутренности игрушечного двигателя, — я мог бы стать отличным механиком, может быть, даже главным, или машинистом. Но превратности высокого рождения не дали мне возможности заняться любимым делом.
— Вы что, действительно думаете, что предпочли бы такую работу, Виллем?
— Не знаю. Теперешняя работа тоже недурна. Рабочий день недолог и плата отменная — да и застрахован я по первому разряду, если не принимать во внимание возможности революции. А моя династия всегда была на них везуча. Но большая часть того, что я должен делать — скука, с этим справился бы любой второстепенный актер.
Он взглянул на меня. — Я избавляю тебя от множества утомительных и скучных церемониальных обязанностей и праздного шатания — сам знаешь.
— Знаю и высоко ценю это.
— Только однажды за очень длительное время представилась возможность сделать толчок в правильно направлении — по крайней мере, я считаю его правильным. Быть королем вообще очень странное занятие, Джозеф. Никогда не соглашайся на это.
— Боюсь, что уже поздновато, даже если бы я и захотел.
Он что-то поправил в игрушке.
— Подлинное мое предназначение — это не дать тебе сойти с ума.
— Что?