— Он мне не кореш! — ответил Зайцев.
Дверь распахнулась, на пороге стоял высокий парень. Правой рукой он сжимал какой-то предмет. В полутьме подъезда Алексей сумел разглядеть, что это что-то длинное и узкое. Взметнулась рука, в тусклом свете горящей под потолком лампочки блеснула сталь. Гоша отреагировал быстрее сибиряка.
— В сторону! — закричал он и оттолкнул Зайцева…
…Острие копья было нацелено ему в грудь. Солнце слепило глаза, едкий пот заливал лицо. Уклон. Нырок. И отбить круглым щитом копье. Получилось точно, как учили в Утренней школе Даков.
— Целодус Фракиец! Ты заставил сильнее биться мое сердце! — услышал он звонкий женский голос среди сотен воплей, несущихся с рядов амфитеатра.
Он взмахнул своим ксифосом, но удобный для ближнего боя короткий меч на сей раз подвел его; более рослый противник отскочил в сторону, получив безобидное ранение в плечо. Кровь брызнула на арену. Первая кровь за время поединка. Черное лицо нубийца посерело; он был бестиарием прежде, сражался на арене в паре с таким же, как сам, высоким и могучим воином с дикими зверьми. Накануне схватки, когда гладиаторов вели по узкому коридору на арену, Целодус слышал, как тот похвалялся, якобы на его счету девять убитых львов.
Амфитеатр взревел. Люди вскакивали с мест, на арену летели гнилые фрукты, нубийца, вооруженного длинной гастой в левой руке и сикой — коротким, в локоть длиной, обоюдоострым мечом — в правой, осыпали проклятьями. Гаста считалась основным его орудием; сабинское копье, с утяжеленным долом, предназначалось для рукопашной схватки.
— Фракиец, смелей! — кричали люди. — Кровь пролита!
— Режь его, Целодус!
Симпатии зрителей были на стороне фаворита схватки, к тому же нубиец проявлял несвойственную представителям его племени робость, — держался на дистанции, используя для этого длинное копье.
— Я буду твоей, Целодус!
Все тот же звонкий голос.
Предплечья нубийца были замотаны толстым слоем промасленной ветоши, такая своеобразная защита наподобие римской маники-наручи могла уберечь его от скользящих ударов ксифоса; фракийцу же приходилось полагаться на круглый щит, с помощью которого он отражал удары гасты, и главным образом на свои железные икры и отменную реакцию.
— Иди лови рыбу в болоте, нубиец! — прокричал Целодус, чем привел в восторг зрителей.
Черное лицо бестиария скрутила гримаса бешенства. Оскорбление ему, представителю народа, считающего ловлю рыбы в мутных водах Нила недостойным занятием. Он кинулся на врага, не помышляя о защите. Этого и ждал фракиец. Он проворно уклонился корпусом, подставив под удар щит, острие копья скользнуло по прочной древесине, сбив округлый железный умбон. Нубиец по инерции пробежал еще пару шагов, открылась для удара меча его блестящая от пота спина. Целодус успел пожалеть о столь легком исходе поединка.
— Целодус Фракиец! — надрывалась девушка на трибуне. — Мое сердце принадлежит тебе!
Зрители отозвались восторженными криками, предвкушая скорую расправу над презренным нубийцем. Фракиец обернулся к трибунам, ища глазами кричащую девушку. Ужас сковал его члены, страх впился в сердце, и оно зашлось в бешеной скачке. В ложе для высокопоставленных особ рядом с худым и желчным патрицием Клавдием Ромусом, известным пристрастием к юным мальчикам, сидела красивая темноглазая женщина, мафорий оливкового цвета небрежно покрывал ее голову. Клавдий наливал в кубок вина, что не мешало ему внимательно следить за ходом поединка. Кричала, несомненно, сидящая с ним рядом женщина, но причина страха, охватившего суеверного фракийца, крылась в младенце, которого она держала на руках. Он был абсолютно голым, с взрослым взглядом кошачьих зеленых глаз и полным ртом острых, как ножи, зубов. Вот младенец вытянул руку в сторону сражающихся гладиаторов, помедлил самую малость и опустил вниз большой палец.
Рука, держащая меч, онемела, пальцы ослабли. Нубиец восстановил утраченное вследствие броска равновесие, замахнулся копьем. Младенец улыбался. Зубы в его рту были испачканы чем-то красным. Клавдий вел беседу с темноглазой женщиной как ни в чем не бывало, догадка озарила сознание гладиатора, — патриций не видит ужасного младенца на коленях собеседницы, как и все прочие зрители, собравшиеся на представления в Колизее. Целодус замешкался, и боль пронзила плоть…
Их было двое, подвижные, молодые. Удар нанес тот, что был повыше ростом и покрепче товарища; спортивный костюм с эмблемой на груди «Пума» не сковывал его движений. Авдееву помогла уникальная подвижность, которую он не утратил с возрастом. По набережной прогуливались горожане; трудно было поверить, что здесь, в исторической части Петербурга, среди бела дня может начаться уличная драка.
— Ты нашего друга обидел, отец! — сказал высокий. Он неторопливо спускался по ступеням, уверенный в собственном превосходстве.
Сергей тяжело дышал; удар противника попал в солнечное сплетение.
— Настучал мальчишка! — морщась от боли, проговорил он.