В субботу днем отец Гвидо расхаживал по своей спальне, придумывая, как бы затронуть вопрос о разделе прибыли с «Гениальной мыслью» синьора Стерлинга и моля Господа, чтобы подходящий момент подвернулся до конца дня. Он счел неприличным и невежливым потребовать подписания контракта за ужином в день приезда, однако кардинал Лагерфельд придерживался иного мнения, что стало ясно, когда он позвонил отцу Гвидо без четверти шесть утра и спросил, улажен ли вопрос.
– Я только приехал, ваше преосвященство, – залепетал отец Гвидо, нащупывая очки на прикроватной тумбочке.
– Мое терпение не бесконечно, – грозно произнес кардинал.
– Да-да, я понимаю, – сказал отец Гвидо, наконец разглядев цифры на часах. – Но видите ли, в доме полно гостей, причем многие совместно с синьором Стерлингом работают над важными и сложными научными проектами. Вдобавок из аэропорта я ехал в одной машине с двумя британскими учеными, один из которых оказался знаменитым врагом веры, сэром Уильямом Мурхедом, автором труда «Почему великое смешно»[27]
, что меня очень взволновало и…– А, этот! – фыркнул кардинал. – Если бы Индекс запрещенных книг не упразднили, то Святая Конгрегация Индекса наверняка поместила бы в него это кощунственное сочинение, но увы, эпидемия лжи, разъедающей умы верующих, вырвалась из-под контроля. К несчастью, прошли времена, когда можно было приказать, чтобы сэра Уильяма Мурхеда сожгли на костре на Кампо-деи-Фиори, после того как ему придержат язык.
– Да, прошли, – повторил отец Гвидо, но без ностальгии, льнувшей к связкам кардинала, как бедные сиротки. – А еще, – продолжил он, намереваясь завершить свой рассказ о душевной травме, полученной в поездке из аэропорта, – второй пассажир заявил, что пытается сотворить жизнь в пробирке или в каком-то компьютере, я не совсем понял, но без углерода, что, как я полагаю, благоприятно для окружающей среды, но в его отношении мне почудилось нечто кощунственное и донельзя дерзкое.
– Ох, к чему все это приведет?! – вздохнул кардинал. – Даже светская литература раз за разом предупреждает нас о грехе человеческой гордыни, будь то мифология с ее историями об Икаре и Прометее или романы об этих ужасных докторах, Фаусте и Франкенштейне, с их кощунственной жаждой неподконтрольной власти и запретного знания.
– Вы такой начитанный, ваше преосвященство, – сказал отец Гвидо, пытаясь усмирить вулканический гнев своего начальника.
– Но вам-то они наверняка известны! – воскликнул кардинал, демонстрируя необыкновенную гибкость своего недовольства.
– Мои родители призывали меня отвратить взор от светской литературы и читать только Слово Божие и, разумеется, труды именитых богословов, таких как ваше преосвященство.
– Весьма похвально, – сказал Лагерфельд. – Хорошо вам, выходцам из народа. Я даже не представляю, насколько в моей жизни было бы меньше хлопот, если бы не пришлось знакомиться с величайшими достижениями цивилизации в области философии и литературы, искусства и науки, богословия и инженерной мысли…
– Ну, жизнь у всех хлопотная, даже у тех, кто не обладает вашим необъятным интеллектом, – с чувством произнес отец Гвидо.
– Да, конечно, – пробормотал Лагерфельд. – Итак, отец Гвидо, ваш священный долг – извлечь знания, которыми Господь наградил фра Доменико, из этого
– Но жертва Отца нашего…
– Болван! Не смейте читать мне лекции о том, что такое месса, – рявкнул Лагерфельд. – Я хотел оградить вас от последствий вашего преступления, но вы не оставили мне иного выбора. Мне придется раскрыть вам строжайший секрет: ватиканские лаборатории разрабатывают проект виртуальной реальности под кодовым названием «Терновый венец», весьма сходный с разработками «Гениальной мысли». Для молодого поколения, увлеченного виртуальными мирами, мы собирались предложить пакет «Путь скорби», традиционные четырнадцать стояний крестного пути, но после обсуждения в верхах и с благословения самого его святейшества было решено в виде исключения добавить в платиновый пакет «Тернового венца» пятнадцатое стояние, собственно воскресение, что отвергается некоторыми консервативными кругами. Мы собирались просканировать мозг фра Доменико, чтобы дать пастве возможность полностью ощутить все то, что чувствовал Господь при воскресении, и, возможно, даже экстаз Его воссоединения с Отцом Небесным.
У отца Гвидо от раскаяния закружилась голова.
– Что я наделал!