Двойной контроль

– Вы нанесли нам непоправимый ущерб, – заявил Лагерфельд, не в силах устоять перед искушением сорвать еще один ноготь у жертвы, прежде чем предложить ей сигаретку. – Однако же выразить ваше раскаяние вы сможете не просто заручившись подписью на контракте, но и выведав, как именно работает эта так называемая «Гениальная мысль». Ватиканские лаборатории столкнулись с непредвиденными техническими трудностями. Они успешно просканировали священников, медитировавших на каждом из стояний крестного пути, за исключением пятнадцатого. И все из-за вас. Вообразите потрясение и в то же время глубочайшее удовлетворение, когда Его осуждают на смерть; нежность и печаль Его встречи с Пресвятой Матерью; унижения падений, когда Он, ради нашего спасения, берет на себя падение Адама; облегчение и чувство взаимной поддержки, когда Он позволяет Симону Киринеянину помочь Ему нести крест… Надеюсь, родители заставили вас выучить последовательность стояний. Особый интерес у меня вызывает одиннадцатое…

– Распятие, – сказал аббат.

– Браво, отец Гвидо! – воскликнул Лагерфельд. – Вы слышали о распятии. Что ж, вам как профессионалу должно быть известно, что наши мексиканские и филиппинские братья проявляют больший энтузиазм и в светлый праздник Пасхи распинают себя на крестах. Когда-то я сомневался, следует ли толковать Страсти Господни так буквально. В конце концов, именно искупительная сила страданий Господних требует веры; наши собственные страдания и без того ощутимы и вполне очевидны. Поэтому я решил убедиться в этом собственными глазами и, должен сказать, воистину вдохновился, глядя на то, как с юношей срывают одежды, подвергают унижениям и распинают на крестах в лучших традициях трактата «О подражании Христу»[29]. Мое внимание привлек один из этих истовых юношей – Игнасио Гомес, тогда ему было четырнадцать, и с тех пор его распинают из года в год, а его ладони и ступни остаются неповрежденными.

– Это чудо, – сказал отец Гвидо.

– Чудо это или нет, определяет конгрегация по канонизации святых, – возразил кардинал, – а не глупец, которого облапошил американский бизнесмен.

Уже не в первый раз, вопреки смиренному обету послушания, отец Гвидо ощутил гнетущее подозрение, что кардинал – изверг, которому нравится причинять боль другим.

– Ваш путь к искуплению очевиден, – продолжил Лагерфельд. – Вы не просто заставите синьора Стерлинга подписать контракт, но и конфискуете личный компьютер синьора Прокоша, чтобы к завтрашнему вечеру доставить его к Святому престолу, где наши инженеры выяснят, какой алгоритм используется в «Гениальной мысли».

– Но, ваше преосвященство, это же воровство! – сказал отец Гвидо.

– Воровство не воровство, когда собственность возвращают законному владельцу, – возразил кардинал.

– Я, конечно, не философ, как ваше преосвященство, но компьютер синьора Прокоша – его личная собственность.

– Компьютер прекратил быть личной собственностью, как только в него с помощью служителя Церкви попала томограмма мозга фра Доменико.

– Но…

– Вам что, необходимо напомнить, что я – кардинал, а вы – аббат? И к тому же вы – францисканец, а я – иезуит, – заявил Лагерфельд. – Следовательно, вам со мной спорить мало того что не положено, так еще и бесполезно.

На этом разговор завершился. Отец Гвидо был слишком измучен и взволнован, чтобы снова уснуть. Он лежал в постели, пытаясь справиться с напором внешних и внутренних раздражителей. Он испытывал не только богохульственное презрение к кардиналу, но и, опять же вопреки своим монашеским обетам, невероятное удовольствие от окружающей его обстановки. К примеру, кровать определенно напоминала барочное изображение ангельских облаков. В сравнении с ней скромная монастырская койка выглядела ложем гвоздей, на котором хвастливый йог выражает свое презрение обстоятельствам. Однако же во всем этом скрывалось нечто больше: все в особняке дышало красотой, он был не трофеем вульгарного плутократа, а настоящим чудом. Синьорина Джейд объяснила, что в интерьерах использованы работы художников и скульпторов, которые в то или иное время жили в Антибе или не дальше сотни километров от него.

– Мы – локаворы искусства, – сказала она.

Отец Гвидо ответил на это неясное выражение вежливой улыбкой.