Двойной портрет

— Тогда с Богом, мое лживое дитя, — благословил Отче. — Думай и вычисляй, какую очередную выдумку представишь нашему Отцу Лжи, завтра после дождичка в четверг. Он ждет, не дождётся, и малой кровью не отделаешься, он очень заинтересован твоими эскападами. Мне данные выверты просто занятны, я почти понимаю, что дорогу нашему меценату перебегать не стоит, но тебя я потренировал на совесть, или как?

— Спасибо, Отче Валя, ты настоящий друг, — ответила я каноническим текстом. — Значит завтра, после дождичка в четверг?

— В пятнадцать, нуль-нуль, катафалк у подъезда, — уточнил Валька. — Эх, дожили, вожу шефу девочек отнюдь не первой свежести, зато шикарных и хитроумных донельзя. Хорошо, что не в баню!

— Вот сам туда и следуй, лживый, коварный, не самый свежий друг, — я заявила на прощанье, а открыв дверь, забрала полотенце со Скарлетт и лихо напутствовала друга, как во времена давно прошедшей юности. — Вали-ка ты, Валя, в трубу!

— Сколь приятно слышать любезные речи воспитанной и утонченной дамы! — ответствовал Валька и был таков.

Я не преминула и проследила из окошка, как очередная Ниагара обрушилась другу на голову для освежения, когда он выскочил из-под козырька не рассчитав. Ну да Бог с ним, где-нибудь да обсушится, информацию я из него выудила, можно сказать, не мытьем, так катаньем.

Глава двенадцатая

№ 1. (От того же первого лица Кати Малышевой)

На следующее утро, серое и временами моросящее, я пробудилась от длительного сна в состоянии нерушимого покоя, доходящего почти до апатии. Как бы наконец приехала куда-либо в конце долгого пути. И кроме того…

Как будто та самая Ниагара из неисправного водостока, окатившая друга Валю дважды, ко всему прочему промыла мозги лично мне, путем сложно сообщающихся сосудов. Порывы стихли, душевный трепет унялся, буря эмоций и предположений пронеслась и сгинула, остался покой и накрыл сыроватым небесным одеялом. Или такое возникло сравнение.

Как если бы я достукалась на мониторе до конца страницы, завершила должным образом последний абзац, поставила точку, и на экране забелел девственно чистый условный лист.

Следует начать сызнова, но рука отчасти медлит, не зная, что будет, в какую именно сторону развернётся строй моих строчек. Руки и голова в этом деле равные партнеры, по принципу: глаза страшатся, а руки делают. Ага, заветный принцип, что сверкал при свете южного солнца, сначала делаем, потом думаем.

Но за окошком солнца нету, небо белое, как чистый лист монитора, и принципы тоже успели незримо рассеяться сереньким дождем. Это я прочитала у Тамары в одной из тетрадок, девушка складывала строчки от избытка сил и образования, сама не знала, что выйдет, а я произвела мелкий плагиат.

«Нам вечно ждать судьбою решено,
Всю жизнь её предназначенья ждём.
Но ждём уже напрасно, всё давно
Прошло сквозь пальцы сереньким дождём»

Тем утром указанное состояние духа воплотилось презентом лично мне, невзирая на несовершенство художественных средств, предложенных Томой Зориной-Рощинской, семнадцати лет от роду.

«Пора, мой друг, пора» — услышала я внутренний голос, это со мной говорил поэт иного века и иного качества, Пушкин, короче говоря, Александр Сергеевич. — «Покоя сердце просит»!

Сереньким дождливым утром в конце ушедшего лета я наконец вняла и сообразила, на что пришла пора. «Пора, мой друг, пора» — пришло время размежеваться с образом вымышленной Тамары, он просился на волю. Как заигравшаяся молоденькая актриса я примеряла чужую личину, немного увлеклась, стала мечтать и иногда действовать, словно Тамара — это немножко и я. Тем не менее, спектакль закончен, занавес трепещет, опускаясь, публика волнуется и ждёт героев на бис, а моё место, оно не там. Где оно, я пока не выяснила.

Тамара на сцене, с охапкой лилий, как воскресшая Офелия, нет — это не моё амплуа. И не дублёрша, срочно вставленная в спектакль, когда примадонна не явилась. Пора, мой друг, пора искать иной образ мыслей и действий, с Тамарой мы походили парой, она вернулась к себе, и мне пора сделать то же самое. Жаль, конечно, что в юности я не писала стихов и не забывалась в жестоком и упоительном романе до полной утери сознания, однако в другой возрастной категории такое не даётся, пожила чуточку в ином образе, пора и честь знать. Но трудно забыть лицо Тамары, зависть гложет просто бесконечно. Я сказала всего лишь…