Двойной портрет

Главное открытие он сделал о себе лично. Что оказался способен на мгновенную дурацкую метаморфозу совсем не ко времени и вовсе не к месту. И объект вожделения равным образом неподходящий, хоть застрелись. Такую штучку не пригласишь на чашку чая или в ресторан пообедать для лёгкого знакомства. В конкретном случае следует ограбить банк, бросить к ногам миллион и жениться, дождавшись, когда невеста достигнет брачного возраста.

И ещё одна равно неподходящая мыслишка мелькнула в уходящем сознании Джона Доу, пока он осваивался с новым знанием, сидя подле девушки. Интересно стало, много ли женихов в парадных костюмах с бутоньерками испытывают к своим белоснежным невестам столь сложные, мало подходящие для публикации чувства, когда ведут их с пышными букетами в свадебную машину?

Указанная неудобсказуемая работа мысли шла на фоне сознания, как чёрный паровоз в степи на закате, пока бедняга Джон Доу набирался храбрости и спрашивал с запинкой, что за книжку у нас девушка читает, полюбопытствовал, так сказать! Следующим мигом, когда его пошлое воркование затерялось в лязге и грохоте внезапно тронувшегося вагона, когда всё кругом поплыло и поехало, девица без имени подняла глаза, оторвавшись от книги. Они, то есть глаза, показались серо-черными с искрами золота, каких в природе вообще-то не бывает. И там, в глубине отражений Джон Доу увидел с полной ясностью, что его намерения и сложные чувства оказались прочитанными легко и беспрепятственно, как строчки упражнений на иностранном языке в книге, которую ему раскрыли вместо ответа.

Барышню, как выяснилось, звали Тамарой, она ехала от репетитора Марфы Васильевны и выходила на следующей остановке, чтобы сесть на автобус. Надо ли упоминать, что Джон Доу последовал за ней, продолжая трепать языком невесть что, одновременно радуясь и ужасаясь тому, что девчонка сообразила, слегка над ним издевается, но не убегает прочь. Что очень и очень странно, и страшновато для них обоих.*

(первая часть исповеди прерывается внезапно, но возникает комментарий из области высокой литературы)

В точном соответствии с началом романса на слова Александра Блока, музыка народная в ритме марша: «…Когда передо мной в простой оправе твоё лицо сияло на столе». С небольшой поправкой, портрет засиял в другом стекле, черном, вагонном, на полном ходу.

*__ Что касается слушательницы Кати, то она испытала неизведанное, хотя давно чаемое ощущение: наконец ей довелось заглянуть за зеркало с другой стороны, и вместо обычной скучной изнанки она увидела ту же картину, что и с лица, только в другом ракурсе.

История, рассказанная неизвестным в вагоне, в точности воспроизводила с другой стороны страницы дневника Тамары, после которых дневник обрывался. К полученному удовольствию от открытия изнанки зеркала Катя добавила знание, что неизвестный «сударь мой», пожалуй, говорит правду, хотя дальнейшее приходилось принимать на веру до следующего фрагмента.

Фрагмент второй из той же исповеди, уже после границы, называется

Последняя встреча

Вот тогда Джон, тот самый Доу, понял окончательно, что он, как был, так и остался последним идиотом, самым последним в обитаемой вселенной.

За голым окном на площадке косо мела вьюга, снег пригоршнями бился о стекло, ледяные крупинки пробивались внутрь с холодными языками ветра, и Тамара сидела рядом на приступке, он вызвал её на площадку первого этажа совершенно гнусной трущобы.

Шуба внакидку, на мокрых волосах пуховая белая косынка, она смотрела на него, дурака, и только слабо улыбалась, слушая чушь, которую он выговаривал в забытьи. Был конец января, прошло почти два года с того самого марта.

— Мне всё равно, что ты сейчас замужем, — толковал Джон Доу, не очень понимая, к чему клонит речь, он просто выговаривался впрок. — Да хоть десяток у тебя был этих мужей, хоть весь ваш поганый факультет! Ты тоже не одна на свете, у меня с тех пор сотня женщин была и будет десять тысяч! Но как ты могла? Неужели сложно было подождать? Я всегда помнил, я думал, что ты будешь ждать, вроде обещала, если я правильно понял. Или не понял? Я хотел весь мир бросить к твоим ногам, чтобы ты жила, как захочется, ты знала! А теперь живешь с каким-то кретином, знать его не хочу, в кошмарной дыре и стираешь пелёнки. Тебе нравится? Он что, твой Шубин, он особенный? Он стихи тебе пишет или вечный двигатель изобрёл? Чем он лучше меня? Или у вас родство душ, он тебя понимает с полуслова, вам общие сны снятся?