Двойной портрет

— Так получилось, прости меня, — отвечала Тамара уже не в первый раз, потом ответила на последний вопрос, сделала человеку подарок на бедность. — Мой бедный Шубин, ты не страдай, он замечательный человек и умница, но стихи пытался читать, о том, что «голуби целуются на крыше», представляешь? Это у них в поселке Ступино такие лирические шедевры бродят в умах. «Тише, пожалуйста, о, тише, голуби целуются на крыше!» Когда я посмеялась, он обиделся. И когда Цветаеву не опознал, решил, что это песенка из альбома для девочек, я его поправила, он опять обиделся. Ему тоже трудно.

— Я, конечно, ему сочувствую, но все же, — не унимался Джон Доу, хотя информация о «голубях на крыше» вполне устроила, сам он в день знакомства с чувством толковал Тамаре на пару с Николаем Гумилёвым, что «на озере Чад изысканный бродит жираф». — Я не спрашиваю зачем, Бог с тобой, сама выбрала. Но как насчёт машины за углом, она ждет. Я вполне серьёзно: поехали, если ты мне хоть немножко веришь. Так просто взять и уехать. Тем более в тапочках, это будет классический увоз. Шубу из соболей потом достанем, ручаюсь.

— Спасибо, я оценила, прости меня, — повторила Тамара. — И вполне могла бы уехать с тобой, ещё раз прости. Но ты забыл, у меня не только Шубин дома, у меня дочка Анечка. Ей недавно месяц исполнился. Тебе Инночка сказала, так ведь? Она говорила, что ты к ним приходил.

— Да, сказала, да, я забыл, когда тебя увидел, да, да! — окончательно вспылил Джон Доу, или как его там. — Это что, важнее всего, да?

— Как видишь, — тихо сказала Тамара. — Я не могу, даже если бы и хотела. Но я рада тебя видеть, честное слово и…

— А мне на это наплевать, — выговорил Джон Доу и присовокупил самое последнее оскорбление. — Ладно, хоть не за дурака Гришу замуж вышла, а то прямо хоть головой в прорубь. Тогда бы вышло, что я в тебе ошибся! Что ты только и хотела, чтобы получше устроиться в жизни. Муж, дети, квартира, зарплата!

— За Гришу, кстати, Инночка замуж выходит, — как бы не заметив упрёка, ответила Тамара. — Теперь будет близкий родственник, хотел бы?

— А ну вас всех к едрене фене! — сказал Джон Доу в полном бешенстве. — Поцелуй меня на прощанье, дурочка, я тебя больше никогда не увижу!**

(вторая часть исповеди в вагоне тоже закончена с комментарием)

Опять вплёлся мотив на слова Александра Блока: «Я звал тебя, но ты не обернулась, я слёзы лил, но ты не снизошла, ты в синий плащ печально завернулась, в сырую ночь ты из дому ушла…» Ладно, шубка с платком сойдут за плащ, и что ушла она в дом, тоже не очень важно, но как оно сходится одно к одному!

**______ И вновь произошел прорыв за зеркальную поверхность. Катя вспомнила, с какой обидой толковал Лекс Шубин о давнем эпизоде совместной жизни с Тамарой. Как ту вызвал на лестницу мужик в дублёнке, они сидели там, беседовали, пока бедный Шубин гладил детские вещички! Только муж полагал, что это был Гриша, просивший у Тамары позволения жениться на сестре Инночке! О, если бы он знал!

Вновь эпизод подтвердился, и Катя уверилась, что данная история, замысловатая и красочная, как жестокий романс, впрямь соответствует действительности.

Катя Малышева самым внимательным образом выслушала, глядя в ночное окно, где возникали и бежали прочь редкие огни и тёмные станции, сверила со своим накопленным материалом, вздохнула и ответила на заданный вопрос, вернее на оба сразу.

— Да, пожалуй, сходится, вполне вам верю, — сказала она. — Картинка складывается верно. Мне нравится, самый высокий класс в смысле сюжета, не скромничайте, сударь мой. Позвольте контрольный вопрос: голову господину Добросееву это вы разбили?

— Ах, вот оно что, вы и это знаете? — искренне удивился оппонент. — Действительно, поработали с информацией, высокий класс для вашего «Аргуса». Браво, сударыня Катя! Ну, если вы настаиваете для проверки, а не для дамского любопытства, то да, именно я. И Тамара меня в первый раз бросила, отослала ко всем чертям собачьим. Он, дурачок, её выслеживал, однажды наткнулся на нас дивным весенним вечером, мне случилось обнять Тамарку очень уж бесцеремонно. Дурачок не утерпел, полез в драку. А он, как вы видели — здоровеннейший амбал. Пришлось стукнуть по черепушке брелком-кастетом, имелась такая игрушка, а то бы он мне голову снял и не поморщился. Тамара очень разгневалась на «подлый трюк», как она выразилась, осталась с бесчувственным телом на улице, а меня выслала вон навечно! Правда, на следующий день я приехал, она простила, наверное, на радостях, что дурачок жив остался. Я его видел с повязкой на лбу, как у Чапаева, он за нами опять погнался, но за машиной не успел. Дело было на последнем звонке в их модной школе. Цирк и паноптикум, приятно вспомнить. И думаю, вам теперь ясно, отчего никто не рисковал встречаться с Гришей Добросеевым даже по прошествии стольких лет. Вот он бы опознал смаху, не правда ли? Ну, как, я прошёл вашу проверку, сударыня Катя?