Двоюродная жизнь

– Еще бы! Мы, шесть человек, каждый год встречаемся. Отмечаем второй день рождения. А вот тех, кто погиб, уже половину забыла. Ужасно. Юра Макеев, наш директор, – помню. Лопатин и Васильков, замы, тоже помню. Наташа Снайрс, референтка. Максимов. Лара Шильдик. Варпахович. Мелинда Саути, англичанка, жена Варпаховича… И еще человек десять. Никонов, Громека, Ферсман… Остальных забыла. Стыдно как. Но забыла… – она взяла со стола салфетку и промокнула глаза.

Все помолчали недолго.

– А… а вот… – начал было почтенный старик Алексей Павлович, свекр нашей подруги, у которой мы все собрались на Софью: было 30 сентября.

– Вопрос понятен, – вздохнула Анна Лазаревна. – Тут надо немножечко издалека. Был у меня друг не друг, ухажер не ухажер, а потом любимый человек. Такой Саша Кверкусов. Семинарская фамилия, он объяснял. «Дубов» в русском оригинале. Семинаристам часто фамилии меняли таким манером. Как бы переводили с русского на латынь. Веселовский – Гиляровский, Малышев – Парвулов и так далее. А он, значит, Кверкусов. Уродство на самом деле. Но он даже гордился, смеясь.

– Или смеялся, гордясь?

– Может быть. Мы с ним на работе познакомились.

– Сотрудник?

– Не совсем. «Елизаветник», как он себя называл. Инженер по обслуживанию здания. Кажется, вентиляция. Познакомились в столовой. Слово за слово – приятный парень. Потом он уволился. Но продолжал звонить. Звал в кафе. Там недалеко такой пешеходно-развлекательный мост через реку. В честь генерала Раевского. Ну вы же помните, мост Раевского?

– Да, да, да, – покивали мы все. – Там на мосту разные бутики и кафе.

– Именно что! – воскликнула Анна Лазаревна. – И вот в этих кафе мы и встречались. Пили кофе, иногда обедали. Очень был в меня влюблен. Угощал. Подарки дарил. Стихи читал: инженер по вентиляции – читает Бродского или даже Пушкина, с ума сойти. Приглашал в театры. А главное, интересовался, понимаете? Я ему была интересна вся, во всех подробностях. Как у меня в детстве было, где училась, школьные друзья, дом, мама с папой – иногда часами вот так выспрашивал, и сам про себя рассказывал, и в глаза глядел.

– Значит, точно влюблен! – сказала Соня, хозяйка дома.

– Наверное. А я все сомневалась. Я с ним даже ни разу не целовалась до этого случая…

– До какого?

– Погодите! Сейчас. И вот один раз он мне звонит: «Аня, давай встретимся, я скучаю, и главное, я хочу тебе одну важную, одну очень-очень важную вещь сказать». Ну, давай, а где? «В “Гренадере”, на мосту Раевского». А когда? «Послезавтра, в обед. Ну то есть в тринадцать ноль-ноль». Окей, до встречи!

Она перевела дух и продолжала:

– Наступает послезавтра. Время двенадцать пятнадцать, до моста полчаса ходу, я пошла в туалет, подкрасилась, и тут Юра Макеев, наш директор, звонит: «Зайди на минутку». Захожу. Он мне вот такую папищу с бумагами: «Анечка, срочно заключение к пяти часам». – «Юра, меня кавалер ждет». – «Аня, завтра отгул на весь день, так кавалеру и скажи». – «Сейчас». И прямо при нем звоню Саше. Объясняю ситуацию. Давай завтра. Он вообще спокойный был, да-да, нет-нет, никогда не спорил, а тут прямо разрыдался: «Ты что! Мы же договорились! Как же так… Да я… Да я же тебе предложение делать собрался! Я кольцо с брильянтом купил! Букет на стол заказал. Анечка! Нюточка! Любимая! Умоляю! На коленях стою!» А у меня телефон на громкой связи. Юра Макеев, наш директор, всё слышит. Машет рукой, смеется – иди, мол. «Иду, иду! – говорю я Саше. – Отпустили. Порядок. Жди, я сейчас!» Юра Макеев говорит: «Благословляю, невестушка!» Я чмокаю его в щечку, бегу.

– Какое число было? – спросил кто-то.