Двоюродная жизнь

Он попытался вспомнить, что происходило в городе в последнее время. Ничего нового. Все стабильно. Вот только ОГС; уже несколько лет (три? пять? не меньше двух, но уж точно не больше пяти). Особый Городской Статут, вместо прежнего Устава Города; особого тут только то, что выборы Главы Города откладываются на срок действия ОГС. Честно говоря, это не имеет никакого значения. Но есть странные особи, которые считают, что это ЧП, то есть Чрезвычайное Положение. ГГ объяснил, что ЧП – это другое, гораздо хуже, чем ОГС. В общем, в городе 80 % за ОГС, а 20 % – против. Они говорят, что ГГ ввел ОГС, потому что боится проиграть выборы. Чушь! Его обожают. Смотрите: бесплатная раздача городского интернета повысилась с одного часа до двух с половиной в сутки! А неделю назад – вообще: неиспользованное время можно переносить на завтра и так далее. То есть накапливать. Царский подарок! Люди порвут за ГГ.

Переведя дух, Григорий подумал, что не в ОГС и ГГ дело. Тут что-то глубже.

Кстати, интернет теперь только городской. И платформы тоже только городские.

Но лучше городской, чем никакой. Тем более что бесплатный.

Кстати, а почему сестра Люба никак замуж не выйдет? А вдруг она эта… скрытый альтерсекс? Не может быть! У нее есть молчел. Козел редкостный, но любовь зла, гы-гы! Он к ней приходит иногда. Из-за двери все слышно. Все норм. Любонька хорошая. Ах, какая хорошая… Стоп-стоп-стоп! Фу! Хватит!

Между прочим, зря альтерсексы недовольны. У них все права. Политические, социальные и какие хотите. Никто к ним под одеяло не заглядывает. Одна лишь маленькая просьба – пусть ведут себя тихо. Поэтому у них отдельный интернет. И вообще все отдельное. Чтоб не навязывали всем остальным свои манеры, моды и привычки. Они у себя, мы у себя. Мы к ним не ходим, и они пускай не ходят к нам.

Нельзя желать зла человеку за то, что он думает и ведет себя не так, как ты. Григорий это знал твердо. В школе учили. Право на собственное мнение, на личный выбор – свято. Кстати, и в ОГС это повторено. И ГГ об этом часто говорит. И по телевизору тоже.

Но нельзя любить всех подряд и без разбора.

И еще неизвестно, кто кому желает зла! Почему-то думают, что восемьдесят процентов желают зла двадцати процентам. Хотят их придавить, усмирить, подверстать под себя. А вдруг наоборот? Вдруг на самом деле одна пятая хочет навязать свои привычки остальным – хорошо ли это?

Да черт с ними со всеми. Пусть перегрызутся. Но я? Что же я? Почему вчера вечером я брезгливо передергивал плечами при слове «донос», а сегодня утром будто бы жду не дождусь, когда смогу донести хоть на кого-нибудь?

Григорию казалось, что он в уме листает какие-то умные книги. Он почти что слышал шорох страниц. Вот! Достоевский, кажется: «дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Но в итоге в сердце остается либо дьявол, либо Бог. Наверное, у него, у Гриши Зямлина, в сердце дьявол осилил Бога? Горе-то какое.

«Нет! – услышал он нечто вроде внутреннего голоса. – Наоборот!»

И в эту самую секунду понял и ощутил, что не подлым стал, а благородным. Не лживым, а честным. Потому что встал на сторону четырех пятых, на сторону большинства, на сторону людей. Людей в полном смысле слова, которые работают, учатся, любят, женятся, ходят в кафе и в кино – в общем, живут. Просто живут, а не морочат голову и не портят жизнь нормальным людям. Вот кому на самом деле нужна защита – нормальным людям. Он не подлец и доносчик – он защитник всех тихих, скромных, обычных, нормальных!

Григория даже пот прошиб от такого дивного открытия: благодарные слезы тела (вот как красиво подумалось ему). Он откинул одеяло, чтоб вытереть испарину с груди, и увидел, что стал еще мускулистее, худощавее, жестче и смуглее до коричневого блеска. Руки истончились. Локти стали острые.

Из-за двери раздался голос Любы:

– Гриша! Вставай! Завтрак готов!

Он услышал-увидел, что она взялась за ручку двери – ручка щелкнула и чуть повернулась. От страха и стыда, что полуодетая красавица-сестра увидит его таким, он соскользнул с кровати, спрятался за свесившимся краем простыни и зажмурился.

– Гриша! Ты где?

Сестра нагнулась, заглянула под кровать, он – будь что будет! – робко открыл глаза и с ужасом увидел ее черные бусинки навыкате, два длинных и четыре коротких усика и шесть стройных ножек с крючками на локотках.

подражание О.Генри Красавчики

Когда Монтегю Дипуотер появился на свет, все прямо ахнули и руками всплеснули. Знаменитая акушерка миссис Лиггетс, наблюдавший за родами доктор Биндли, а также отец и тетки новорожденного хором сказали: «Ах, какой красавчик!» А когда его, голенького, показали бабушке Мари-Клэр, она воскликнула на языке своих предков: “Si ma mémoire est bonne, c’est un garçon!” – фраза рискованная с точки зрения морали, но французам или французским потомкам даже в пуританской Америке позволено немного пошалить. «Красавчик, настоящий красавчик! – продолжала бабушка уже по-английски. – Его надо назвать покрасивее, чтоб под стать!» В конце концов именно она настояла на таком имени для своего внука.