На пустынной ПреображенскойСнег кружился и ветер выл.К Гумилеву я постучала,Гумилев мне двери открыл.В кабинете топилась печка,За окном становилось темней.Он сказал: «Напишите балладуОбо мне и жизни моей.Это, право, прекрасная тема».Но, смеясь, я ответила: «Нет!Как о вас написать балладу?Ведь вы не герой, а поэт».Он не спорил. Но огорченьеПромелькнуло в глазах его.Это было в вечер морозныйВ Петербурге, на Рождество.Я о нем вспоминаю все чаще,Все печальнее с каждым днем,И теперь я пишу балладуДля него и о нем:Плыл Гумилев по БосфоруВ Африку, страну чудес,Думал о древних герояхПод широким шатром небес.Обрываясь, падали звездыТонкой нитью огня,И каждой звезде говорил он:«Сделай героем меня!»Словно в аду, в пустынеПолгода жил Гумилев,Сражался он с дикарями,Охотился на львов.Со смертью не раз он встречалсяВ пустыне под небом чужим;Когда он домой возвратился,Друзья потешались над ним:«А, Николай Степаныч,Ну как веселились вы там?И как поживают жираф иДруг ваш гиппопотам?»Во фраке, немного смущенный,Вошел он в сияющий залИ даме в парижском платьеРуку поцеловал:«Я вам посвящу поэму,Я вам расскажу про Нил,Я вам подарю леопарда,Которого сам убил».Веял холодом страусовый веер,Гумилев не нравился ей:«Я стихов не люблю.На что мне шкуры диких зверей?»Когда войну объявили,Гумилев ушел воевать.Ушел и оставил в ЦарскомСына, жену и мать.Средь храбрых он был храбрейшим,И, может быть, оттогоВражеские снарядыИ пули щадили его.Но приятели косо смотрелиНа Георгиевские кресты:«Гумилеву их дать – умора!»И насмешка кривила рты.«Солдатские. По эскадрону.Кресты такие не в счет.Известно, он дружбу с начальствомПо пьяному делу ведет!..»…Раз незадолго до смертиСказал он уверенно: «Да!В любви, на войне и в картахЯ буду счастлив всегда.Ни на море, ни на сушеДля меня опасности нет!»И был он очень несчастен,Как несчастен каждый поэт.Потом поставили к стенкеИ расстреляли его.И нет на его могилеНи креста, ни холма. Ничего.Но любимые им серафимыЗа его прилетели душой,И звезды в небе пели:…Слава тебе, герой!..1923Стихи, написанные во время болезни
«Мне казалось всегда, что писатель…»