Вместо того чтобы сразу вернуться на постоялый двор «Желтый Кот», встретиться с оруженосцами и подготовиться к балу, я решила сделать крюк и нанести визит в хоспис Неизлечимых.
Впервые услышав о сестре Амаранте, умершей недавно, я представляла монахиню в возрасте. Никогда бы не подумала, что эта молодая женщина чуть старше меня и тем более сестра Эленаис!
В хосписе витала тайна. Предчувствие, ощутимое и болезненное, сдавило грудь так, что стало трудно дышать. Связан ли секрет с Дамой Чудес? Три недели назад мы начали наши поиски с Неизлечимых, куда каждый день привозят десятки жертв. Но ушли с пустыми руками. Пришло время вернуться, чтобы выяснить все до наступления Ночи Тьмы.
Однако нужно торопиться: у меня имелось более срочное дело, от которого зависела судьба Наоко.
Был почти полдень. Всего несколько часов оставалось до большого бала в Лувре, где мне предстояло убить графа Тареллу, того самого, который трансмутировал Ифигению!
От количества задач разрывался мозг. «Неизлечимые», Лувр… Все менялось с головокружительной быстротой.
Запыхавшись, с лопающейся от вопросов головой, я наконец оказалась на площади хосписа, запруженной еще бо́льшим количеством биваков солдат и драгун, чем в прошлый раз. Над толпой стелилось облако дыма от разожженных тут и там костров.
Я постучала дверным молоточком. Как и три недели назад, в глазок посмотрела сестра Пурпурина, привратница.
– А, это снова вы? – проворчала она, прищурившись.
– Откройте! Мне необходимо поговорить с преподобной матерью!
Женщина с усилием открыла дверь, занесенную снегом. Она выглядела измученной. Под глазами нависли мешки. Серая ряса, выпачканная слякотью и грязью, похоже, не чистилась несколько дней.
– Не самое подходящее время для визита. Хоспис переполнен пациентами с тех пор, как снабжение города прекратилось.
Действительно, двор хосписа наводнили нищие, толпившиеся перед жаровнями у наспех сооруженных палаток. Монахини из больших кастрюль разливали горячую похлебку в миски окоченевших несчастных.
– Мы перегружены, – ругалась сестра Пурпурина. – Настолько, что вынуждены запихивать больных по двое на кровать в крыло для инвалидов, а душевнобольных по четверо в камеры психиатрического крыла. Наши погреба тоже не бездонны. Скоро они опустеют, как зернохранилища Монмартра. И все – по приказу Короля!
Она пробуравила меня злым взглядом, будто я, будучи оруженосцем, лично несла ответственность за радикальные решения Нетленного.
– У меня много дел, – сухо отрезала сестра. – Дорогу к кабинету преподобной вы знаете.
С этими словами женщина подчеркнуто неучтиво отвернулась, чтобы вернуться к своим обязанностям.
В кулуарах огромные очереди из тощих и изможденных бедняков, длиннее, чем во внутреннем дворе, искали тепла и защиты. Старики, калеки, больные: все те, кого один день без еды мог отправить на небеса. Их жалобные стенания смешались с криками лунатиков. Я пробиралась между нищими и монахинями, дрожа то ли от холода, то ли от страха. Получив корочку хлеба, большинство отказывались покидать стены хосписа.
– Пожалейте, сестра! – умолял старик с уродливыми глазами, цепляясь за рясу монахини. – Ночь Тьмы наступит завтра! Мой глинобитный дом в Вожираре прогнил, как мои старые кости. Он не устоит перед нечистью. Позвольте мне остаться! За этими прочными, каменными стенами, возможно, я выживу.
– Эти стены слишком малы, чтобы вместить все несчастья Парижа, – хриплым от усталости голосом возразила монахиня. – Теперь, получив еду, ты должен уступить место другим.
Бедняк закатил рваный рукав, обнажив посиневшую от холода рахитичную руку:
– Вам нужна кровь, не так ли? Можете брать сколько угодно, только оставьте меня в безопасности, ради Тьмы!
– Слишком частая пункция убьет тебя вернее, чем нападение упырей, старик. И тогда ты останешься в безопасности нашего морга!
Морга? Где предположительно хранятся останки сестры Амаранты? Может, я сначала пойду туда, прежде чем нанести визит преподобной?
Я свернула в конце коридора и, вместо того чтобы подняться наверх, вошла в узкий коридор под главной лестницей. Здесь никого не было, ни монахинь, ни пациентов.
Бездонный мрак.
Я потерла трутовое огниво и, освещая слабым пламенем дорогу, спустилась по скользким ступеням, по которым не так давно нас вела сестра Вермильона.
Мертвую тишину крипты не нарушали стоны и мольбы с поверхности: здесь царило гробовое спокойствие. Я вошла под вековые своды, вдыхая влажный воздух, насыщенный ароматами трав.
Холодные камеры на правой стене, ранее пустовавшие, теперь стояли заполненными, как результат участившихся нападений упырей и ограничений, наложенных Королем. Ниши на левой стене равнодушно наблюдали за этой гекатомбой, как бесстрастные черные глаза, в каждом из которых находился гроб бывшей монахини.