– Вон я! Вон! – Лидка с криком подскочила, но все вокруг на нее грозно зашикали. А на огромном экране пятьдесят девушек – а уж Лидка знала точно, что их ровно пятьдесят – так вот, они, одинаковые и безликие, принимали красивые позы на этом многоярусном подиуме и были вроде как взбитые сливки на огромном торте, чтобы все внимание сосредоточилось на самой главной вишенке, Любови Орловой. А Лидка была одной из пятидесяти! Тогда, когда отбирали кандидаток, она и внимания не обратила, что ее, именно ее и еще троих направили по разнарядке из Московского театра оперетты на пробы. Хотя и проб-то особых не было – так, посмотрели на фигуры, смерили рост и сказали, когда явиться на репетицию. Девушки так быстро мелькали на экране, что Лидка поначалу и сама точно не могла определить, где именно она, но потом разглядела. Ах, как это было красиво! Какие шикарные кадры! А вид сверху – как необычно, она нигде еще такого не видела! А тогда, на съемках, год назад, она даже и не заметила верхнюю камеру! Режиссер Александров молчаливо восседал рядом с оператором где-то далеко с самого начала репетиции. Снимали в павильоне, огромном, неуютном, сквозняковом. Через несколько часов репетиции, когда все движения были уже наконец отлажены под музыку, режиссер снова что-то шепнул помощнику, и откуда-то из глубины декораций появилась сама Любовь Петровна в летящем прозрачном розовом платье. Еще две репетиции и – нате – сняли с одного дубля! А это же такое дело, столько народу, как он тогда так смог? Настоящий виртуоз!
Фильм закончился, люди долго еще не расходились, хлопали, а потом гуляли по ночному парку, пели, смеялись, играла музыка. Настроение у Лидки было какое-то… триумфальное, что ли: вот мы какие фильмы научились делать, такие замечательные советские актеры играют, и она, простая балерина, снялась рядом с самой Любовью Орловой! Гордость ее переполняла, полуспящие девчонки понять ее не могли, и только уже дома, захлебываясь от счастья и гордости, она рассказала все по порядку родителям. Мужа, считай, у нее уже не было. А через неделю-другую, когда «Цирк» стали показывать во всех кинотеатрах, Лидка повела всю семью на торжественный просмотр в кинотеатр «Первый» прямо напротив входа в их двор. Пригласила даже старшего брата Котю с женой, который нечасто в силу своей важной работы бывал у своих. Особенно радовалась фильму Идка. Она всплескивала руками, плакала, восхищалась красавцем Столяровым и томно шептала Лидке на ушко: «Я найду себе похожего! Вот увидишь, найду!» (И что вы думаете – нашла и родила ему четырех детей: двух мальчиков и двух девочек.) В общем, Лидка какое-то время светилась от счастья, как настоящая звезда, чувствуя себя почти что Любовью Орловой! А все, кто жил во дворе, неоднократно пересматривали кино, толкали друг друга в бок, когда им казалось, что среди жгучих брюнеток они видели улыбающуюся Лидку, их Лидку.
– Вон, наша-то, наша! Лидка Киреевская!
А актер Кузькин, сосед по двору, даже сказал:
– Ну что ж, Лидочка, неплохо, совсем неплохо! Рад за вас! А мне вот так не удалось с артисткой Орловой сняться…
Это был настоящий триумф!
Принц
Вскоре вернулся из странствий Борис. С женщиной. Поставил чемодан и шагнул в подвал. Долго разговаривал с Лидкой, очень долго. Выходил курить на воздух, снова спускался в подземелье. Грустно смотрел на дочь, которая все время ластилась к нему и лезла на руки, хотя была уже большая и понятливая. Женщина, с которой он приехал, прогуливалась кругами по двору, подставляясь под жадные взгляды подвальных жителей. Гадали, прикидывали, совещались: выгонит – не выгонит их Лидка, убьет или не убьет Яков Бориса, заберет или не заберет Борис Аллу. И так думали, и сяк. Получилось, как никто не ожидал: Лидка отдала мужу с новой женщиной маленькую смежную комнату, и он просто стал ее соседом, оставаясь Аллусе отцом. Сразу развелись. Тогда это можно было делать сразу. Лидка одна пошла в ЗАГС и подала заявление. Бориса даже не вызвали, просто аннулировали брак журналиста и балетной (как это было записано в их брачном свидетельстве).
Лидка уже и не переживала – отплакала давно, отболела и, видимо, разлюбила. Стала часто влюбляться, чтобы как-то оживить себя. В мужчин подходящих и не очень, просто чтобы немного встрепенуться, что ли, нутро требовало. Иногда плакала, но так, горлом плакала, до сердца не допускала. То ли по Борису, спящему через стенку с чужой волоокой женщиной, то ли обида какая была на весь мужской род, то ли злость на себя, поди разбери. Слезы они слезы и есть, смывают накопленные обиды, чтобы дать место новым – не копить же. Хорошенько и всласть поплакав, смотрела она вокруг своими голубиными глазами и находила снова какого-нибудь красивого.