Двор на Поварской

   Мама,
         что ты знаешь о ней?
                         Ничего.
   Только имя ее.
   Только и всего.
   Что ты знаешь,
                 заранее обвиняя
   ее в самых ужасных грехах земли?
   Только сплетни,
   которые в дом приползли,
   на два месяца опередив меня.
   Приползли.
                 Угол выбрали потемней.
   Нашептали
                 и стали, злорадствуя, ждать:
   чем, мол, встретит сыночка
                                 родная мать?
   Как, мол, этот сыночек
                         ответит ей?
   Тихо шепчут они:
   – Дыму нет без огня… —
   Причитают:
   – С такою
                 семья – не семья… —
   Подхихикивают…
   Но послушай
   меня,
   беспокойная мама моя.
   Разве можешь ты мне сказать:
                                 не пиши?
   Разве можешь ты мне сказать:
                                 не дыши?
   Разве можешь ты мне сказать:
                                 не живи?
   Так зачем говоришь:
                 «Людей не смеши»,
   говоришь:
   «Придет еще время любви»?
   Мама,
   милая!
   Это все не пустяк!
   И ломлюсь не в открытые двери
                                         я,
   потому что знаю:
                         принято так
   говорить своим сыновьям, —
   говорить:
                 «Ты думай пока не о том», —
   говорить:
                 «Подожди еще несколько лет,
   настоящее самое
                         будет потом…»
   Что же, может,
                                 и так…
   Ну, а если – нет?
   Ну, а если,
   решив переждать года,
   сердцу я солгу
                         и, себе на беду,
   мимо самого светлого
   счастья
   пройду, —
   что тогда?..

   Я любовь такую искал,

   чтоб —
                 всего сильней!
   Я тебе никогда не лгал!
   Ты ведь верила мне.
   Я скрывать и теперь ничего не хочу.
   Мама,
                 слезы утри,
   печали развей —
   я за это
                 жизнью своей заплачу.
   Но поверь, —
                 я очень прошу! —
   поверь
   в ту,
         которая в жизнь мою светом вошла,
   стала воздухом мне,
                 позвала к перу,
   в ту, что сердце
                 так бережно в руки взяла,
   как отцы
   новорожденных только
                         берут.

Папа того самого времени, 1950-х

Письма родителям молодые писали часто, хотели сберечь отношения. Да и хотя бы наладить поначалу. Но была у матери какая-то затаенная обида на сына, который пошел против и не захотел жить придуманной ею жизнью. Сначала Роберт тщательно и подробно выписывал все новости: про экзамены, про профессоров, про варенье, которое он получил в бандероли – спасибо, мама, большое, очень вкусное, особенно вишневое, а на обороте страницы ровным старательным почерком Алена выводила слова благодарности Вере Ивановне за такого сына, которого она очень любит и будет всячески его поддерживать. Но оборона была глухая. Письма письмами, бандероли – спасибо большое, но приехать посмотреть в глаза – нет, не заслужили еще, посмотрим, может, это у вас временное. Хотя однажды свекровь попросила фотографию невестки. Алла долго думала, как ответить, даже посоветовалась с Робертом, и потом, наконец, написала: «Насчет моей карточки: не хочу вам отказывать, но дело в том, что я не очень фотогенична, у меня нет ни одной нормальной фотографии. Робка говорит, что я везде хуже, чем в жизни. Так что, может, подождем личной встречи?» И фото не послала. Потом, конечно, мучилась-страдала, что отказала, но решение приняла, и отступать было некуда. Так и жили переписками и скрытыми обидами.

Мать с отчимом на свадьбу так и не приехали, но подарок прислали: невестке – отрез на костюм или платье, по усмотрению, а сыну новое пальто, габардиновое, тяжелое, на ватине, с котиковым воротником. Пальто походило на чехол для мебели, казалось даже, что его можно не вешать, а поставить в углу или прислонить куда-нибудь, и оно само сможет стоять. Молодые подаркам, вернее, вниманию, обрадовались и послали благодарственные письма.

Поздравление родителям на свадьбу от Сергея Михалкова

Но жалко, конечно, было, что на свадьбе со стороны жениха присутствовали учителя, а не родители: Михаил Аркадьевич Светлов и поэт Владимир Соколовский. Потом подошел нейтральный Пупкин с красавицей Беллой. Чуть позже со съемок какого-то фильма приехал актер Евгений Урбанский, не один, с гитарой.