Двор Тьмы

Сурадж обращался на «вы» к бывшему любовнику, создавая у зрителей фальшивое впечатление, что они с Рафаэлем совершенно незнакомы.

Неужели только мои уши способны уловить дрожь в низком голосе индийца?

Неужели только мои глаза видят, как густые черные брови оруженосца хмурятся, когда он смотрит на руки возлюбленного?

Рафаэль не проронил ни слова.

– Теперь затяните жгут, чтобы вена выступила над местом прокола… Уверенной рукой введите иглу… Хорошо.

Ужасный вид тоненькой струйки крови напомнил мне о моих бесчисленных кровопусканиях. В комнате стояла полная тишина. Хотелось закричать, броситься на помощь этой юной девушке, чье лицо уже побледнело, а глаза расширились от ужаса.

На месте Туанетты мог быть кто угодно: я, мои братья, все те, кого я любила!

Не в силах больше сдерживаться, охваченная горькими воспоминаниями, я выкрикнула:

– Остановите кровотечение, она не выдержит!

Люкрес пробуравила меня взглядом.

– Что значит «остановите»? – гавкнула фурия. – Вам требуются очки, Гастефриш? Разве вы не видите: бутылка заполнена только наполовину?

Холодный пот заструился по позвоночнику. В отчаянной попытке спасти Туанетту я рисковала своими интересами. Но в то же время не могла молча смотреть, как девушка умирает!

– Не нужны очки, чтобы понять, что эта деревенщина на пределе сил, – презрительно бросила я, спасая свое положение. – Если взять больше крови, это убьет ее… Жаль терять служанку в расцвете сил. Она может прослужить еще много лет.

В этот момент раздался пружинистый щелчок: Рафаэль только что снял жгут. Он вынул иглу из руки Туанетты и покрытыми черным лаком ногтями приложил компресс к месту прокола.

– Гастефриш, Монтесуэно, довольно притворной сентиментальности! – взвилась Люкрес, нервно клацая когтями своей железной перчатки. – Закон есть закон! Бутылка должна быть наполнена кровью преступницы до краев!

Садистская улыбка вдруг растянула тонкие губы фурии.

– Если только один из вас не желает предложить свою собственную взамен?

Мое сердце остановилось, ноги подкосились. Если я обнажу свои руки, выставив на всеобщее обозрение шрамы от проколов, все будет кончено. Для меня и моей мести!

– Я… Я… – Мои губы задрожали.

– Я предлагаю свою кровь, – прервал мой лепет Рафаэль.

Зал облетел ошеломленный ропот.

– Вы – дворянин! – бросил Сурадж, побледнев. – Это невозможно!

– Может, в Индии нельзя, но в Вампирии можно! – злорадствовала Люкрес. – Кодекс Смертных разрешает это. Статья 23!

Она наизусть процитировала отрывок из ужасного постановления:

«В случае, если должник не в состоянии оплатить свой кровный долг, последний может быть закрыт другим смертным равного или более высокого ранга».

Впервые с начала занятий взгляды черноокого индийского воина и зеленоглазого испанского всадника скрестились. В воздухе сверкнули молнии: презрение и вызов. Разочарование и желание. Горечь и… любовь?

Люкрес потеряла ко мне интерес. Душевные муки напарника, похоже, забавляли ее больше. Вынув новую иглу и трубку из футляра, она передала их парализованному от шока оруженосцу.

– Давай, Сурадж! – мстительно улыбнулась девушка. – На кладбище Невинных ты дюжинами резал упырей своим знаменитым кинжалом. А тут что? Пустяковый прокол!

Туанетта поднялась и ушла, пошатываясь, слабым голосом шепча слова благодарности. Испанец занял ее место. Дрожащая в руках Сураджа игла приблизилась к руке любовника. К венам, выступающим из-под жгута.

А может, это дрожит мое, охваченное лихорадкой, тело?

Когда игла вонзилась в кожу, мне показалось, словно в бреду, что она пронзила мою плоть. Я до сих пор помню боль каждого кровопускания. Стыд, обиду. Сотни пробирок с моим именем.

Почудилось, что одним махом из меня выкачали всю кровь.

Внезапно закружилась голова…

Завертелась комната…

Тьма накрыла меня.

19 Наоко

– ЖАННА?

– Мама?

Из тени выступила фигура мамы. Длинные каштановые волосы обрамляли бледное лицо. Я, невесомая, поплыла к ней:

– О, мама, я думала, что больше никогда не увижу тебя!

Мой голос сорвался и перешел в рыдания. Я хочу обнять ее. Но чем ближе подхожу, тем быстрее она ускользает. Растворяется так же быстро, как те мимолетные облака, в которых мы с Бастьяном угадывали причудливые формы.

– Жанна, – едва слышно произносят ее бледные, почти прозрачные губы.

– Да, это я! Не уходи! Останься со мной! Останься…

Я открыла глаза, мой крик затих в груди.

– Со мной!..

– Жанна? – повторил на этот раз не мамин голос.

Я повернулась на мокрой от пота и слез подушке. Наоко сидела на табурете возле моей кровати. Позади нее потрескивал камин. Окна комнаты были задернуты портьерами.

– Где… где я? – пробормотала я.

Тяжесть тела, погребенного в глубокой постели под несколькими слоями одеял, свинцом разлилась по конечностям. Голову мою утеплял плотный ночной чепец.

– В кабинете кобылиц. Мадам Тереза не позволила тебе вернуться на чердак после того, как ты чуть не умерла там. Она приказала постелить здесь. Ты спишь со вчерашнего вечера.