Он сплюнул на землю, демонстрируя свое презрение. Если бы он увидел шрам на моем локте, бешенство исказило бы его лицо.
– Два наглеца! Я с первого дня знал, что вы оба из себя представляете. Считаете, что «Глоток Короля» принадлежит вам по праву? Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вы не получили его. Слышите? Всё!
– Месье, – обратился Тристан, и моя кровь застыла в жилах.
Я боялась, что юноша выдаст меня, хотя бы для того, чтобы оправдаться в глазах директора.
Но последний не дал ему шанса:
– Молчать, Ля Ронсьер! Еще одно слово, и вы вылетите из школы! Что касается вас, мадемуазель, даже не надейтесь, что статус подопечной Короля защитит от наказания. Вы оба молча поедете во главе колонны, как осужденные, которых ведут на виселицу!
Обратный путь под усталое цоканье копыт проходил в мрачной атмосфере. Ни ржания, ни лая, ни разговоров. Животные выдохлись. Люди утомились.
Посреди мертвой тишины в нескольких метрах от Главного Конюшего, который не спускал с нас глаз, я не могла поговорить с Тристаном. Он дрожал без куртки. Светлые пряди волос, упавшие на лицо, скрывали шрам и глаза. Если бы не угрозы Монфокона об исключении из школы, он уже давно бы донес на меня.
Когда мы вернулись в стены «Гранд Экюри», директор лишил нас обеда и ужина и приказал оставаться в заточении до следующего дня. Мадам Тереза потащила меня в каморку на чердак. Генерал Барвок отвел Тристана в его камеру.
Я вернулась в ту самую комнатку, где два месяца назад уже сидела взаперти. Единственное окно на сей раз заколотили толстыми деревянными панелями, чтобы исключить любую попытку побега через крышу. Единственный источник света исходил от маленького камина, в который мадам Тереза подбросила дров, чтобы я не замерзла до смерти. В тошнотворном дежавю я рухнула на железную кровать, которую надеялась больше никогда не увидеть в своей жизни.
У меня были все шансы, а я их вновь упустила! За последние несколько недель мне удалось избежать ссылки в монастырь, спастись от грязного солдафона и жестоких вампиров. Даже от подозрений самого Короля! И ради чего? Чтобы потерять бдительность из-за красивых глаз юноши? И это за несколько дней до испытаний…
Я не имела права позволять себе забыться! Я проявила слабость и трусость. Мама, папа, Валер, Бастьян! Простите меня за то, что подвела вас!
Как и в прошлый раз, я в отчаянии колотила по подушке, пока меня не оставили силы. Только тогда, выдохшись и успокоившись, я почувствовала тепло от слабого огня в очаге и приказала себе подумать.
Предположим, Тристан будет молчать… В конце концов, когда Наоко обнаружила документы настоящей Дианы, она не осудила меня, а, наоборот, помогла их подделать. Было бы безумием ожидать такой же индульгенции от юноши. В его объятиях мне почудилась нежность. Нет, я уверена, там были чувства! Эта мысль несколько успокоила, но следующая омрачила. Тристан думал, что целует аристократку, а не простолюдинку, обманувшую весь мир, включая и его.
Ах, противоречивые сомнения терзали меня!
Я мало что смыслила в любовных делах. Кроме супружеской преданности моих родителей и катастрофически безумной идиллии Бастьяна и баронессы мне не из чего исходить. Несколько интрижек с деревенскими парнями, впечатленными моими седыми волосами, не в счет. Эрудиция дочери аптекаря пугала их, поэтому отношения далеко не заходили. Мне незнаком образ разочарованного любовника. Я не могла проникнуть в голову Тристана. Последний взгляд, который он бросил на меня перед расставанием, все время всплывал в памяти. Что я в нем прочитала? Недоверие? Сомнение? Ненависть?
Не знаю. Я не знаю!
Этот дамоклов меч, висящий над моей головой, сводил с ума!
Если бы только был способ обеспечить молчание Тристана! Вот мое самое заветное желание.
– Мое самое заветное желание… – повторила я шепотом.
В последний раз, когда я загадывала желания, их исполнил невидимый джинн: мой
Что, если снова обратиться к нему? Получится ли у меня? Теперь, с наступлением холодов, когда зима не за горами, гулял ли он по крышам? Возможно, у него больше не было доступа? Ведь большой дымоход, через который он проходил тогда, разожгли на время мертвого сезона. Маленький камин в моей комнате мягко потрескивал, как будто отвечал на мои вопросы.
Я плеснула водой из кувшина на огонь, чтобы погасить его. Слабое тепло в комнатке тут же сменилось пронизывающим холодом. Я просунула голову под перекрытие печи. Темная труба диаметром около двадцати сантиметров поднималась к небольшой окружности, к дневному свету. Она слишком узкая, чтобы пролезть в нее, но достаточно широкая, чтобы голос прошел насквозь.
– Отшельник «Гранд Экюри»! Если ты меня слышишь: заставь Тристана де Ля Ронсьера молчать до конца месяца! – прокричала я в дымоход.