Двор Тьмы

Путь выезду преградила река. Собаки, полностью дезориентированные, хаотично носились по берегу.

– Пусть Тьма заберет оленя! – воскликнул Главный Конюший. От его боевого коня поднимался пар. – Он убежал по воде, чтобы замести следы. Он ускользнул.

Монфокан посмотрел на небо, где сгустились серые облака, закрыв солнце.

– Охота окончена: возвращаемся.

Но Тристан будто не слышал:

– Еще минуту, месье! Вы увидите, на что способна собачья свора.

Он повернулся ко мне с мокрым от пота лицом:

– Поезжай за мной!

Разрываясь между желанием повернуть назад и одновременно блеснуть в глазах соперников, я пустила Тайфуна вдогонку за компаньоном. Наши лошади галопом понеслись к реке, погрузились по брюхо в воду, фонтаном разбрызгивая ледяные струи. Через несколько мгновений мы вышли на другой берег, оставив команду позади.

– Сюда! – прокричал Тристан.

Подстегнув коня, он исчез в темных зарослях, посреди которых лежали сломанные оленем папоротники. Ветви сорвали с меня треуголку, и тут же непослушные волосы рассыпались по плечам.

Мы вылетели на поляну, где олень, тяжело дыша, спрятался в высокой траве, опустившись на колени.

Тристан спрыгнул с коня и побежал к измотанному животному, задрав копье.

– Нет! – заорала я, бросившись за юношей.

Тристан повернулся ко мне. Щеки его пылали, как тогда в облаке пара умывальни, откуда он выходил полуобнаженным.

– Тебе нужна его честь? Я охотно подарю тебе ее.

– Нет чести в том, чтобы добивать поверженного врага, – задыхаясь, возразила я.

Лазурные глаза юноши, внимательно разглядывающие меня, напоминали летнее небо, уже такое далекое. Он вдруг показался необыкновенно привлекательным. Здесь Тристан в своей стихии: залитый солнцем, посреди живительного леса, в ореоле светлых волос. Похожий на молодого фавна из поэмы Овидия. Его дикая красота взолновала меня. Поразительно: за игривыми знаками внимания, которые я дарила шевалье, считая их развлечением, тайком расцветали настоящие чувства.

– Но сердце оленя… – прошептал Тристан. – Главный Конюший сказал, что тот, кто принесет его, станет победителем. Мы могли бы доказать, чего стоим: ты и я…

– Мне не нужно ничего доказывать этому ничтожеству. Мне нечего доказывать этому Двору. Ты – свободный человек, а не подневольный придворный. Покажи это! Пощади зверя!

Глаза юноши потемнели. Порывистый ветер растрепал его светлые волосы. Мои, серебристые, хлестали меня по лицу.

– Пощадить оленя ради свободы… – прошептал он, – или любви?

Я приблизилась к Тристану, ведомая инстинктом, идущим из глубин сердца. И даже больше, чем инстинктом: желанием. Перед этой силой, согревающей мое тело, ничего больше не имело значения. Я приподнялась на цыпочки и провела рукой по шраму, который придавал молодому лицу мужественность, в отличие от гладких, напудренных придворных. И поцеловала в полуоткрытые губы. Наше дыхание смешалось. В нем ощущался вкус нежных папоротников и нераспустившихся цветов. Вкус весеннего подлеска, напомнившего мне Овернь, как никогда раньше. Да, в нем слышался запах зарождающейся жизни посреди траурного Версаля, утопающего в смерти!

Я провела слегка дрожащими пальцами по вырезу его полурасстегнутой рубашки, прикасаясь к коже, под которой билось сердце. Его руки скользнули под мой жакет и обняли за талию. Опьяненная объятиями, я едва обратила внимание на оленя, который поднялся и медленно удалился в чащу.

Трубный звук охотничьего рога завибрировал в высокой траве. Это Монфокон звал нас. Там, на другом берегу реки. Но мне было все равно. Сейчас есть только этот юноша, которого я почти не знала, но который мне так нужен. Прижавшись к нему, я чувствовала себя абсолютно живой. В последний раз. Перед тем как отправиться в суицидальную миссию, где я встречу свою смерть.

– Диана… – Голос Тристана звучал взволнованно. – Я бы хотел, чтобы это длилось вечно… Но ты простудишься.

– Не в твоих объятиях.

– Они не смогут уберечь тебя от холода наступающей зимы, а твоя куртка порвана.

Действительно, колючки кустарников разодрали правый рукав, а я этого даже не заметила.

– Возьми мою, – мягко предложил Тристан, снимая с себя бархатный пиджак.

Он накинул его на мои плечи и замер.

– Твоя рубашка… она тоже…

– Не важно.

Но звук его голоса удивил. Более низкий… более… Далекий?

Я опустила глаза: рукав рубашки, порванный по всей длине, обнажил кожу.

Там, среди повисших лоскутов ткани, на сгибе бледной плоти во всей красе багровел уродливый шрам: позорное клеймо простолюдинки.

18 Разоблаченная

– ГАСТЕФРИШ, ЛЯ РОНСЬЕР, ВЫ БУДЕТЕ наказаны за свою дерзость! – рычал позади нас Главный Конюший.

Я выхватила куртку из рук Тристана и быстро надела ее, чтобы спрятать шрамы. На мгновение успела заглянуть парню в глаза: темно-синий оттенок сменил небесно-голубой.

Из чащи показался Монфокон. С его коня стекала речная вода.

– Я приказал вам вернуться. Разве вы не слышали рог? – рявкнул он. Лоб директора покрылся испариной, словно желтой желчью. – Или вы были так увлечены преследованием оленя, что он от вас убежал?