Двухгодичник. Сказки про Красную армию

Про Сяитова, как он сбежал, наш командир сразу наверх в полк сообщил. А уж в полку, не знаю, пошла ли дальше по цепочке информация. Обычно там сначала пытались сами все утрясти, поискать дезертира и так далее, только бы вышестоящее начальство не огорчать. Хотя, скорее всего, в корпус они все-таки сообщили, бо взяли Сяитова наши же пэвэошники на вокзале какого-то (не помню) маленького западянского городишка. Конечно, одинокий солдат, да еще с автоматом – подозрительная картина. Вот, наверное, кто-то и сообщил куда следует. Офицер, который захватом руководил, тоже пострадал – звездочку с него потом сняли за это. И, говорят, всего лишь за то, что он, когда вокзал оцепили и гражданских выпроводили, начал кричать в мегафон, чтобы Сяитов сдавался, иначе будет открыт огонь на поражение. А должен был уговаривать, типа сдавайся, ничего тебе не будет, и так далее. Кто-то потом рассказывал, что даже до стрельбы дошло. Спрятался якобы Сяитов за памятником Ленину на центральной клумбе и выложил по коллегам своим все рожки, что из оружейки утащил, а потом встал, поднял руки и сдался. И из оцепления по нему тоже шмаляли, пока он сам это делал. Но, так как пэвэошники из автоматов стреляют обычно только один раз, перед присягой, то все обошлось без жертв.

Хотя, думаю, что про стрельбу это уже кто-то домыслил, чи приврал. Вряд ли такое можно скрыть. Правда, с другой стороны, целые авиакатастрофы тогда скрывали, чего уж там. Вот что я точно знаю, так это то, что Сяитову проделка его никаким боком не вышла. Ни в дисбат его не упекли, ни еще куда. Перевели просто в другую роту нашего же полка, и дослужил он свои положенные два года строго до звонка. Ну а мы, как Сяитова от нас забрали, только тогда спокойно вздохнуть смогли.

Работа – удел слабых

Пришло к нам в роту новое пополнение из учебки. Больше половины, как водится, из республик Средней Азии почившего ныне в бозе СССР. Многие из них вообще русский-то с трудом понимали, не говоря уж про изъясняться. А им сложную технику надобно было в руки давать. устаревшая, конечно, техника (лампы там, а не полупроводники, полупроводники, а не микросхемы), но все-таки ведь сложная. Сложнее же лопаты. Хотя и с лопатой проблемы случались у новобранцев.

Солдат надо занимать, чтобы мысли дурные им в голову не лезли. Желательно от забора и до заката. Ну и у нас такое практиковали. Кабелегоны новые рыли. Попросту говоря – траншеи, в которые потом кабели от РЛС, радиостанций, дизелей аварийного питания, систем оповещения и так далее укладывали. В полку так вообще с помощью такой трудотерапии даже воспаление легких лечили – и ничего, никто не умер. Даже поправлялись. И опять же, вроде как все при деле. Но все, да не все.

Когда пришла новая партия из учебки, то поставили их попервоначалу очередной кабелегон рыть. Земля по ходу намеченной трассы разная была, где твердая, и ломом надо было, а где и просто лопатой обойтись было можно. Распределили мы со старлеем Петровичем солдатиков по участкам и своими делами пошли заниматься. Через какое-то время выходим, смотрим, вроде все работают, только одно дитя гор в курилке прохлаждается. Подошли. Петрович решил поинтересоваться, а чего это солдатик этот от работы отлынивает. А тот отвечает: «Моя работать не будет. Работа – удел слабых». «Хорошо, – говорит Петрович, – пошли тогда в канцелярию, рапорт писать будешь про свое отношение к труду». Пришли в канцелярию, Петрович дверь закрыл и спокойно так опять борзого солдатика спрашивает: «Значит, работать не будешь?» «Нэт», – отвечает молодой трутень и пальцы большие свои за ремнем держит. Петрович резко переключается на ор: «Смирно стой, когда с офицером разговариваешь! Не будешь, значит, работать?» Солдатик от окрика все-таки пытается принять вид, отдаленно напоминающий положение «смирно», но продолжает стоять на своем: «Нэт». Но и Петрович продолжает, следуют два удара по корпусу тунеядца, он сгибается пополам и уже не может стоять на своем. «Будешь работать?» – опять вопрошает Петрович. Спустя несколько минут шепотом следует ответ, устраивающий всех: «Моя будет работать». «Все тогда, – заканчивает Петрович, – иди работай».

Мы возвращаемся с обеда. Всё молодое пополнение, еще не видя нас, сидит в курилке. Первым нас замечает прошедший перевоспитание отказник. Он, забыв рукавицы, хватает лом голыми руками и бежит к своему участку, крича на бегу: «Моя будет работать, моя лубыт работать».

Прошло уже больше двадцати лет с тех событий, но я так и не знаю, правильно ли все это было и как надо было правильно? Но, с другой стороны, почему это чмо должно было бить баклуши, когда товарищи его повышали боеготовность нашей непобедимой?

К сбору металлолома готов