Двужильная Россия

И никто не догадывался, куда его везут эти три, казалось, совершенно незнакомых ему солдата с автоматами.

С тоскливой жадностью глядел я на знакомые, давно невиданные улицы, площади, скверы, привычные очертания зданий, опасаясь увидеть развалины и пепелища. Но почти не встречалось следов войны. Москва жила обычной деловой жизнью.

Только когда мои спутники, а с ними и я сошли с троллейбуса на площади Дзержинского, стало мне понятно, куда доставили. Сколько раз, бывало, до войны проходил я мимо этого громадного, многоэтажного, фасадом выходящего на бывшую Лубянскую площадь здания, где у главного подъезда стоял часовой с винтовкой, поблизости виднелся милиционер, а на краю широкого тротуара слонялся дежурный филер со скучающим видом. Проходил – и не думал о тех мрачных кровавых тайнах, о тех безвестных, скрытых от мира трагедиях, которые совершались в недрах этого дома. Проходил беспечный, никак не подозревая, что и мне доведется непосредственно познакомиться с ним, с этим зданием на Лубянке.

Я застал еще то время, когда главный вход богатого дома, до революции принадлежащего страховому обществу «Россия», был украшен бронзовыми фигурами Нептуна и Меркурия. Оба римских бога симметрично полулежали над дверью на скатах фронтона. Между ними в стену был вделан барельеф – бронзовая львиная морда. В двадцатых годах она приняла вид Карла Маркса, а Меркурий и Нептун, не меняя непринужденных своих поз, превратились в бронзовых же красноармейцев, молодого и старика, в буденовках, с винтовками в руках, в штанах и сапогах, но почему-то обнаженных по пояс. Очевидно, загорали.

Затем, во время одной из бесчисленных перестроек здания, растущего и ввысь новыми этажами, и вширь и занимающего, наверное, не один квартал, Маркс и полуголые красноармейцы бесследно исчезли. Здание приобрело нынешний вид.

Но вошли мы не в главный подъезд. Капитан завернул в боковой, совершенно безлюдный переулок, опытною рукою открыл одну из тяжелых дубовых дверей (за ней оказался часовой с винтовкой), и знаменитая Внутренняя тюрьма приняла меня в гостеприимные свои объятия.

На первый взгляд не было внутри ничего устрашающего. Солидное канцелярское, министерского типа учреждение: большой вестибюль с сетчатым, уходящим вверх колодцем; длинные, ярко освещенные электричеством коридоры, недавно окрашенные салатного или бирюзового цвета краской; ряды дверей кабинетов: только на каждом шагу часовые, на каждом шагу военные в голубых незабудочных фуражках. Да еще прилепленные к стенам боксы.

Пока происходило оформление, меня – новоприбывшего арестанта – запихали в один из таких боксов. «Бокс» в переводе с английского – ящик. Действительно, то был глухой, без окон, большой деревянный ящик с дверью, площадью в один квадратный метр, внутри освещенный, в котором можно было только стоять либо, подобрав ноги, сидеть на полу. Заглянул молодой лейтенант с листом бумаги в руке, проверил глазами, в точности ли совпадают внешние мои приметы с тем, что написано, заставил расписаться, снова исчез. Спустя некоторое время длинными коридорами с поворотами повели куда-то в подвальное помещение. «В камеру ведут!» Но нет, оформление не закончилось. Молчаливый фотограф в черном штатском костюме усадил в кресло перед тяжелым старомодным аппаратом с объективом, нацеленным точно пушка, поставил мне на колени табличку с каким-то многозначным номером, залез под черное покрывало и снял анфас и в профиль. Действовал быстро, привычно, не тратя лишних слов, лицо у него было как маска. Впрочем, у всех, кто встречался здесь по пути, были такие же лица-маски.

Потом фотограф велел приложить пальцы к намазанной на дощечке жирной черной краске и снял отпечатки всех моих пальцев. («Пальчики» – так называют заключенные эту процедуру.) Признаться, все это – анфас и профиль под номером, «пальчики» – морально было тягостно, но я утешал себя тем, что те же самые процедуры проходили в свое время и Ленин, и сам Сталин.

После фотографирования вновь заперли в боксе, однако ненадолго: явился другой надзиратель и повел к лифту. Бесшумно вознеслись на третий или четвертый этаж. Коридор уже не такой безобидный и приятный, как внизу, вереница дверей тюремного типа с номером и волчком для подглядывания. Прогуливаются, то и дело приникая к волчкам, дежурные надзиратели. Подошли к одной из камер, дежурняк впустил меня одного и закрыл за спиной дверь на ключ.

Большая светлая комната, похожая на студенческое общежитие, но широкое окно забрано железной решеткой, слепые стекла замазаны мелом. Вдоль голых стен койки под темными байковыми одеялами, посреди длинный, ничем не покрытый стол. В комнате четверо или пятеро мужчин в штатском. Лица у всех бледные, движения вялые, замедленные. Неживым спокойствием давно уже сидящих повеяло на меня от этих неизвестных людей. Кто они были?

Однако не успел я оглядеться, куда попал, не успел завязаться у нас разговор, как вновь появился мой проводник и с явно смущенным видом повел обратно к лифту. Опять заперли в боксе.