Двужильная Россия

Очевидно, извлекли меня оттуда по ошибке и надзиратель заработал крепкий нагоняй за серьезное нарушение инструкции: ни в коем случае не сталкивать лицом к лицу заключенных в разных камерах.

Я сидел на корточках в своем боксе и прислушивался к тому, что делается за дверью, с покорной грустью думал: раньше чем завтра меня не покормят. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки. Продукты, полученные на дорогу сухим пайком – хлеб, сушеная рыба, были, понятно, съедены тут же. В Москву я приехал голодный как волк.

Внезапно дверь бокса открылась: на пороге стояли надзиратель и некто в белом халате. Белый халат держал подносик с алюминиевой миской. Я не поверил глазам: да, да, миска была полна каши. Поистине то белый ангел слетел ко мне с небес.

– Получайте! – сказал надзиратель.

Нет, не фронтовой пшенный бульон. Не тюремная баланда. Не жиденькая, пополам с водой размазня. То была густо сваренная, горячая, вкусная, божественная пшенная каша. Я пожирал ее, не поднимаясь с пола, и легкомысленно думал, что на таких харчах, пожалуй, можно сидеть во Внутренней тюрьме.

– Но я же не виноват! Я не виноват! – вдруг послышался за дверью истерический мужской голос. – Я совершенно не виноват!

– Тссс! – донеслось шипеньем разъяренной кобры. – Тссс!

Надзиратель был возмущен святотатственным нарушением царившей в здешних коридорах гробовой тишины.

– Клянусь вам, я не виноват! – продолжал вопить за дверью какой-то, очевидно только что доставленный сюда бедняга, совершенно обезумевший от ужаса. Крик внезапно оборвался, вновь сгустилась прежняя тяжелая тишина. Рот кляпом заткнули несчастному чудаку, что ли? Нашел кому свою невиновность доказывать – надзирателю!

Незаметно для себя в конце концов я заснул, уронив голову на поднятые колени. Наверное, сыграл роль и насытившийся, блаженно отяжелевший желудок. Когда разбудили и вывели из бокса во двор, где дожидался меня «черный ворон», было совсем темно. «Уж поздний вечер, – подумал я, залезая в машину – везли одного. – Значит, во Внутренней тюрьме не будут держать. Но куда теперь повезут?»

Машина мчалась и мчалась, бросая меня из стороны в сторону по опустелым, притихшим в этот поздний час московским улицам, но, странное дело, – вечернее небо, которое было видно в решетчатое оконце на двери, с каждой минутой все больше светлело, вместо того чтобы темнеть. Оказывается, был не вечер, как мне думалось, а утро следующего дня. Наступал рассвет. Я и не подозревал, что проспал, сидя в боксе на корточках, целую ночь! Наверное, на сытый желудок.

Все же довелось мне побывать и во Внутренней тюрьме. Произошло это спустя четыре года, когда меня привозили из Карлага в Москву для дополнительного следствия, вырвав из больницы, где я лежал с обмороженными ногами. Была сухая гангрена.

Потом вновь этапировали в тот же лагерь, но в другое отделение – отбывать оставшийся срок.

Но об этом после.

14

Принято думать, что тюрьмы похожи одна на другую как две капли воды. На самом деле каждая имеет свои характерные особенности. Я убедился в этом, пройдя в общей сложности восемь тюрем: две полевых, четыре московских и две пересыльных – Cвердловскую и Петропавловскую. Самой мрачной, подавляющей была, конечно, Лефортовская следственная военная тюрьма, в которой теперь я очутился. В годы Ежова звалась она «тюрьмой пыток».

Неизвестно, когда ее соорудили, при советской власти или в старое время, но построена она по последнему слову тюремной архитектуры. С вертолета она, вероятно, имеет форму креста – все четыре корпуса сходятся в центре в одной точке. Потолочные перекрытия между этажами в коридорах отсутствуют. Внутри – пустая коробка, все этажи просматриваются. В этой пустоте висят, одна над другой, в четыре яруса длинные галереи-балконы, на которые выходят двери камер. Расположенные на одном уровне, по ту и по другую сторону, галереи соединены воздушными мостиками. Повсюду натянуты металлические сетки, вертикальные и горизонтальные, – заключенный, которого ведут на допрос или с допроса, лишен возможности покончить с собой, бросившись вниз.

На центральной площадке внизу стоит надзиратель-регулировщик, просматривающий все четыре сходящиеся в этой точке корпуса. В руках цветные флажки, он регулирует ими движение. Заключенные, которых проводят по балконам, не должны встречаться друг с другом. Заворачивая за угол, надзиратель предупреждающе пощелкивает пальцами или языком. Если грозит такая случайная встреча, то по знаку регулировщика одного из заключенных на несколько минут заталкивают в ближайший бокс либо ставят лицом к стене, пока оба не разминутся.