Потом приступ прошел, и я начала сравнивать применение пиявок с перетяжкой нитками с целью достижения идеального анального здоровья мистера Хиггинса.
- Доктор Роулингс советовал использовать пиявки, - пояснила я. – Двадцать или тридцать для серьезного случая.
Джейми кивнул, не показывая заметного отвращения к этой мысли. Я несколько раз применяла пиявки для его лечения, и он уверял меня, что это не больно.
- Понятно. У тебя нет столько пиявок, не так ли? Мне с мальчишками пойти собирать их?
Для Джемми и Германа ничего не было лучше, чем отправиться бродить с дедом по ручью и вернуться обвешенными пиявками и по уши в грязи. Я покачала головой.
- Нет, то есть, да, - поправилась я. – Но пока они не нужны. Пиявки лишь на время улучшат ситуацию; геморроидальные шишки Бобби сильно тромбированы, забиты высохшей кровью, - пояснила я, - и полагаю, будет лучше, если их полностью удалить. Думаю, я перетяну каждую шишку ниткой у основания, и тогда, лишенные притока крови, они высохнут и отвалятся. Очень аккуратно.
- Очень аккуратно, - эхом пробормотал Джейми с сомнением. – Ты делала это раньше?
- Да, несколько раз.
- А, - он поджал губы, очевидно вообразив себе этот процесс. – Что если … э … он может обгадиться, а? Во время операции.
Я нахмурилась, постукивая пальцем по столешнице.
- Как раз его главная трудность в том, что он не может облегчиться, - сказала я. – Очень редко, я имею в виду. Ужасная диета, - я уставила на него обличительный палец. – Хлеб, мясо, эль. Никаких овощей и фруктов. Без сомнения, запоры – абсолютно обычная вещь в английской армии. Я не удивлюсь, если у каждого солдата из задницы свисают целые виноградные грозди.
Джейми кивнул, приподняв одну бровь.
- Меня многое в тебе восхищает, сассенах, особенно твоя деликатная манера выражаться, - он кашлянул, глядя вниз. – Но если ты говоришь, что запоры вызывают шишки …
- Да.
- Ну, тогда то, что ты говорила о Джоне Грее … Я имею в виду, что состояние задницы Бобби … ммфм.
- О, ну, может быть, нет, - я сделала паузу. – Но, видишь ли, лорд Джон попросил в своем письме – как это он писал? – «помочь в других недугах». Допускаю, что он мог знать о проблемах Бобби без … э … личного осмотра. Но как я сказала, геморрой является такой распространенной болезнью, что удивительно, почему она так его обеспокоила, что он попросил меня что-нибудь с ней сделать, если только шишки не мешают ему самому … э … воспользоваться …?
Лицо Джейми, принявшее свой обычный цвет во время обсуждения пиявок и запора, в этом месте моей речи снова покраснело.
- Воспользоваться …?
- Да, - я сложила руки под грудью, - я немного обеспокоена мыслью, что он послал мистера Хиггинса подлечиться.
Все это время я испытывала какое-то тревожащее чувство относительно вопроса о задней части Бобби Хиггинса, но не могла облечь это ощущение в слова. Теперь, я точно поняла, что меня беспокоило.
- Мне не нравится мысль, подлечить бедного Бобби, а потом отправить его домой, чтобы … - я крепко сжала губы и резко отвернулась к корням, принявшись без нужды переворачивать их.
- Мне это не нравится, - сказала я дверце буфета. – Я, конечно, сделаю все, что могу, для мистера Хиггинса. У Бобби не так уж много выбора; без сомнения, он сделает все … что ни потребует Его светлость. Но возможно я обижаю его. Лорда Джона, я имею в виду.
- Возможно.
Я обернулась; Джейми сидел на табурете, вертя в руках кувшинчик с гусиным жиром, на котором, казалось, полностью сосредоточил внимание.
- Хорошо, - произнесла я неуверенно. – Ты знаешь его лучше меня. Если ты думаешь, что он не … - меня прервал мягкий стук еловой шишки, упавшей на деревянную крышу.
- Я знаю о Джоне Грее больше, чем хотел бы, - наконец, произнес Джейми и взглянул на меня с грустной усмешкой в уголках рта. – И он знает обо мне больше, чем мне хотелось бы, но, - он наклонился, поставил кувшинчик на стол, потом положил руки на колени и снова поглядел на меня, - он благородный человек. Он не станет использовать Хиггинса или любого другого человека, находящегося под его защитой.
Он казался таким уверенным, и я успокоилась. Мне действительно нравился Джон Грей. И все же … его письма, регулярные, как часы, заставляли меня ощущать какое-то беспокойство, словно при раскатах отдаленного грома. В его письмах не было ничего, чтобы вызывать такую реакцию; они походили на него самого – умные, с чувством юмора и искренние. И у него была причина писать их. Более чем одна.
- Он все еще любит тебя, - сказала я тихо.
Он кивнул, но не посмотрел на меня; его пристальный взгляд был устремлен куда-то за деревья, окружающие двор.
- Ты бы предпочел, чтобы он не любил?
Он помолчал, потом снова кивнул. На этот раз он повернулся, чтобы взглянуть на меня.
- Да. Ради меня самого. Ради него, конечно же. Но ради Уильяма? – он неуверенно покачал головой.
- О, может быть, он усыновил Уильяма ради тебя, - сказала я, опершись на край стола, - но я видела их вместе. Я уверена, теперь он любит его ради него самого.