Дымовое древо

– Ща всё будет. Ты только не уходи.

Он стал боком пробиваться к барной стойке, чтобы добыть там «Тигра». Кэти посмотрела налево и увидела маленькую проститутку: та опиралась локтем о бамбуковую стойку, её бедро было приподнято, из губ струился серебристый дым. Постой-ка… неужели это Лан?.. Но ведь этого не может быть… Однако это было именно так.

– Лан! – окликнула Кэти, но та не услышала.

Кэти подошла поближе.

– Привет, Лан!

Поднеся сигарету к лицу, Лан двинулась к только что освободившемуся табурету. Она помогала Кэти в первый год во Вьетнаме, в Шадеке, потом из-за определённого рода неприятностей – переселения её деревни на новое место – ей пришлось вернуться домой, а теперь она сидит тут с алыми губами и ногами, оголёнными почти до самой промежности, и бесстыжим взглядом смотрит Кэти в глаза.

– Как дела, Лан? Помнишь меня?

Девушка отвернулась и о чём-то тихонько заговорила с барменом.

– Что вам угодно? – спросил бармен. Кэти не знала, что ответить. Девушка – видимо, какая-то другая девушка, не Лан? – крутанулась вокруг оси, опёрлась локтями о стойку и стала разглядывать солдат, которые пританцовывали в малиновом сиянии сцены, крепко прижимая к груди хрупких партнёрш и почти застыв на месте.

Вот наконец вернулся и её солдат.

– Солнышко, я пиво принёс, – сказал он. – Или ты в меня не веришь?

– Я скоро вернусь.

Держась обеими руками за сумочку, Кэти обошла танцующих и вышла наружу. Влажная вонь улицы теперь показалась ей горной свежестью. Она прошла несколько шагов, завернула в какое-то кафе и села. Выпила одну за другой две бутылки пива, повернула стул спинкой к стене и попросила третью. Вынула из сумочки блокнот, раскрыла его прямо на замызганной жиром клеёнке и нашла ручку. Сидя боком за столом, придерживая одной рукой страницу, стала писать:

Дорогой Шкип!

Хо-хо-де-хо-хо! Так, бывало, говорил мой папа, когда был пьян – вернее, навеселе. Он никогда не напивался допьяна. Даже не навеселе, просто…

Мама-сан прошаркала к ней в шлёпанцах и спросила:

– Ждёте автобуса?

– В это время ночи автобусы не ходят.

– Сегодня вечером автобуса нет. Возьмите такси.

– А нельзя ли мне остаться? Можно мне попросить у вас чаю?

– Конечно! Конечно! Потом возьмёте такси, ладно?

– Спасибо.

…когда бывал в приятном расположении духа. Ну, знаешь, когда тянуло пообщаться. Такая вот незатейливая семейная история. Далее у меня есть для тебя несколько соображений.

Соображения эти касаются двух заболеваний, которыми поражена Америка: патологического разрастания коры надпочечников и сакраментальной лживости. Дорогой Шкип! Будь сейчас поосторожнее со своим человечным сердцем, иначе есть риск разбить его навсегда. Ибо ты тоже приложил руку к безумным зверствам и разрушениям, творимым на этой земле.

Можешь ты и не найти в сердце места для покаяния, хоть и будешь просить о том со слезами. Откуда это? Да как обычно, откуда-то из Библии[136]. Ну вот, опять я заладила! Просить о том со слезами…

В тот день, когда я покинула Дамулог с костями Тимоти, я увидела, как ты купаешься у источника.

…Она ехала тогда попрощаться с мужем, направляясь в Давао, а затем – в Манилу. С грунтовой дороги она увидела, как он выходит из трёхэтажной гостиницы Фредди Кастро, идёт по двору в дзори и клетчатых боксёрских трусах, на плече у него белое полотенце, а в руке – кастрюля. Она оставила его совершать банные процедуры, направилась ко входу в заведение Кастро, чтобы попрощаться с родною душой, но услышала ликующие голоса ребятишек и всё-таки спустилась в небольшую лощину, где увидела, как Шкип Сэндс купается на виду у толпы сорванцов. Из скалы выходила труба, по ней вода подавалась в обширный естественный водоём, и дети, около трёх десятков, расположились вокруг него, как на трибунах стадиона, а на его арене намыливался и обливался водой из кастрюли юноша из Америки, распевая вместе со своей необузданной публикой:

ЧТО ЗА ПЕРЕДАЧА ЛУЧШЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ?

ЭТО ПЕРЕДАЧА СКИПА СЭНДСА!

ЧТО ЗА ПЕРЕДАЧА ЛУЧШЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ?

ЭТО ПЕРЕДАЧА СКИПА СЭНДСА!