Дымовое древо

Направляясь год назад в тюрьму, возможно, в этом же самом фургоне и в компании этих же самых полицейских, на пути к справедливой расплате, которую пророчили ему в семье и в школе, он чувствовал себя взволнованным и повзрослевшим. Правда ли, что в тюряге тебя того и гляди зарежут или изнасилуют? Тогда почему он не видел ничего подобного в СИЗО округа Марикопа? Не то чтобы он беспокоился. Хьюстон ни разу в жизни не потерпел поражения в драке и с нетерпением ждал, когда же ему наконец представится возможность набить морду любому, кто бы ни попытался сделать из него петуха. С другой стороны, там ведь сидели убийцы и тому подобная шпана, а в камерах им ничего не оставалось делать, кроме как качаться и тренироваться – если только у них имелось такое желание. Так что лучше будет не высовываться. Изучить какой-нибудь ценный навык. Может, взяться за выделку кожи, изготовление ремней, мокасин и портсигаров? В конце концов, не зря же на улицах Финикса он был известен как Кожаный Билл! Интересно, разрешается ли заключённым изготовлять ножны для ножей? Да нет, это вряд ли…

Получив назначение в барак усиленного режима, он обнаружил, что сокамерники тут ничуть не хуже тех, с которыми его заперли в изоляторе, а еда – даже немного лучше. У них была беговая дорожка длиной в четверть мили, а также обширный набор гирь и штанг. На второй день он уже играл в бейсбол левофланговым, заработал команде два очка и даже выбил один хоум-ран. Девять полных очередей подачи – всего по восемь человек с каждой стороны, но зато у них имелось все необходимое, включая шлемы для отбивающих и полноценную защитную экипировку для ловца.

К третьему месяцу пребывания за решёткой он чувствовал себя как дома. С такого расстояния вещи, по которым, как казалось, он станет тосковать, выглядели сущими пустяками. Работа высосала из него всю душу, а взамен принесла бедность; женщины, с которыми у него завязывались отношения, вскоре превращались в досадную помеху. Временами его радовал алкоголь, но часто он же и толкал в объятия полиции. На воле у Билла постоянно ныл желудок. Его не хотелось заполнять ничем, кроме выпивки. Со дня же прибытия на зону он ощущал беспрестанный голод и, как пёс, исходил слюною перед каждой грядущей трапезой. Он набрал пятнадцать фунтов, причём всё пошло в мышцы – не просто же так он каждое утро делал по пятьдесят отжиманий и приседаний! Четыре дня в неделю тягал гири. По субботам после обеда боксировал, а пара бывших профессионалов ринга научили его, что драка – это искусство. Дыхалка у него была на высоте, да и удар он научился держать как следует. Он стал лучшим Биллом Хьюстоном с тех пор, как покинул флот.

Теперь – на запад, домой в Финикс, тем же путем, по которому его сюда привезли. За спиной восходило солнце, а он на всех парусах летел к жизни, какой и вообразить себе не мог. Ему выдали номер телефона инспектора по условно-досрочному освобождению, чек на двадцать долларов и одежду, в которой он был арестован тринадцать месяцев назад. Через переднее окно фургона он оглядывал лежащее впереди чёрное и прямое шоссе, пустыню, застывшую в лучах рассвета, плоскую и зелёную после зимних дождей, и почувствовал, что его снова ведёт дорога приключений, – прямо как в семнадцать лет, когда смотрел из-за леера на калифорнийское побережье, а оно убегало всё дальше и делалось всё незначительнее.

В Финиксе он завернул в первый попавшийся бар и сблизился с первой же женщиной, которая проявила к нему хоть какую-то благосклонность. Она рассказала, что страдает эпилепсией, и это показалось ему вполне приемлемым вариантом. Каждые пару часов она принимала таблетку секонала – успокоительного. Этих таблеток у неё было несколько пузырьков, и она утверждала, что они прописаны врачом. Напилась женщина всего с двух бокалов пива. Ему пришлось долго с ней разговаривать.

Они бродили по улицам. Она непременно хотела, чтобы он шёл по наружному краю тротуара, потому что, по её настойчивым уверениям, если вести даму со стороны проезжей части, то все подумают, будто он её сутенёр. Похоже, женщина была сполна знакома с тонкостями профессии, но денег не требовала. Когда они поднялись к ней в номер в гостинице с видом на Двойку – район вокруг Второй улицы, – оказалось, что этот её секонал не действует. Посреди ночи кровать внезапно затряслась. Он сказал:

– Что это?

Женщина сказала:

– У меня был припадок.

Кажется, она не вполне понимала, что с ней за парень. Он спросил:

– Пиво ещё осталось?

Они купили только одну упаковку из шести штук; раздавленный картонный футляр из-под неё он обнаружил под собственной обнажённой задницей.

– Мне бы так-то сходить родных навестить. Я ведь из тюрьмы только что вышел, – признался он.

Ночь остудила воздух. Он прошёл через Двойку. Присесть бы да вздремнуть, но уже близился рассвет, мостовая охладилась, а босяки, которые спали на тротуаре, положив головы на руки, уже просыпались и начинали шататься туда-сюда по тихим улицам без особенной цели. Билл Хьюстон присоединился к этому шествию неприкаянных душ, ожидающих солнца.