Дымовое древо

Откуда-то из другой вселенной появилась Минг и сказала:

– Хотите лапша?

– Да на хуй эту твою лапшу!

– Давайте ходим покушать лапша.

– Нет, я же сказал – нет. Думаешь, мне так уж хочется наблюдать, как куча гуков набивает хлебальники этими своими червями?

– Давай деньга, Ковбой.

– Склизкая, мерзкая, вонючая лапша, будь она проклята! – пробурчал Джеймс.

Она смерила его немигающим взглядом ящерицы.

– Давай мне деньга, Ковбой. Сказай ему, чтобы он деньга давай, – обратилась она к Хохмачу, – у меня сестра кушай хочет, живот больно.

Хохмач усадил девочку себе на колено и умилился:

– Какие же вы хорошенькие, прямо как два новеньких туза!

Ребёнок пролопотал что-то на своём на гуковском, и Минг ответила по-английски:

– Дядя люди убивай.

Джеймс сказал ей успокоить ребёнка.

– Мерси боку – отсоси быку, – огрызнулась Минг и вывела девочку куда-то на улицу.

Хохмач заявил:

– Это не её сестра.

– А она говорит, что сестра.

– Наверно, это её дочка.

– Да какая разница!

Джеймс встал, отошёл в сторонку, расстегнул ширинку и помочился в синий ночной горшок с красными цветочками, стоящий в углу. Канализации в доме не имелось. Где справляет нужду хозяйка, он не видел. Когда ей приспичивало поссать, она спускалась куда-то вниз.

Хохмач сказал:

– Погнали отсюда. Послушай меня, чувак… Ковбой! Эй, Ковбой! Я-то знаю, что тут почём.

– Охотно верю.

– Центр города и джунгли – это две разные вещи.

– Да какая разница, ни того, ни другого по-настоящему не существует.

– Этого я не говорил. Ты слушать-то меня вообще собираешься? Тебе больше нельзя ездить в центр.

Джеймс направился к двери:

– Садись за руль, малышка! А то у меня руки заняты!

Было темно, но ещё не поздно. Всю дорогу, пока они шагали к «Красному кресту» и долго толпились в очереди, Хохмач следил за ним. Когда подошёл черёд Джеймса подходить к телефону, Хохмач оставил его и дал поговорить с матерью наедине. Едва лишь он поздоровался, как пожалел о звонке. Мать горестно всхлипнула:

– Столько времени уже от тебя ничего не слышно, я прямо не знаю! Не знаю даже, живой ты там или мёртвый.

– И я не знаю. Никто не знает.

– Билл-младший-то в тюрьму угодил!

– Чего же это он такого накосячил?

– Не знаю. Всего понемногу. Он там почти год уже, с двадцатого февраля прошлого года.

– А сейчас какой месяц?

– Ты что это, не знаешь, какой на дворе месяц? Сейчас январь. – Её голос зазвучал сердито. – Над чем это ты там хихикаешь?

– Да ни над чем я не хихикаю!

– Тогда кто это только что смеялся мне прямо на ухо?

– Херня собачья! Не смеялся я.

– Не выражайся так грязно по моему телефону!

– Что, разве нигде в Библии не написано слово «херня»?

– Отмой язык от грязи! Это я тебе говорю, твоя мать! Твоя мать, которая даже не знает, где ты находишься!

– В Нячанге.

– Что ж, хвала Господу Богу, – выдохнула она, – вывел Он тебя наконец из Вьетнама!

На этот раз кто-то и впрямь засмеялся. Возможно, сам Джеймс, хотя здесь не было ничего смешного.

* * *

Рано утром 20 февраля 1970 года Билл Хьюстон в сопровождении двух тюремных надзирателей и трёх других нарушителей общественного порядка трясся в казённом автофургоне по трассе № 89 в сторону Финикса – он отсидел двенадцать месяцев своего заключения в тюрьме Флоренс сроком на три года и был отпущен за примерное поведение, – совершенно не понимая, ни за что именно его посадили, ни почему выпустили. Очевидно, со дня его возвращения из флота против него накопилась порядочная стопка обвинений: испытательный срок за угон автомобиля, условный срок за умышленное нанесение телесных повреждений, под которым подразумевалась драка на глазах у полицейских, случайно оказавшихся поблизости и потому смогших его задержать, и ордер на арест за неявку по обвинению в магазинной краже, а в довершение всего – и сама кража одного-единственного ящика пива, двадцати четырёх банок, которая и обрушила всю эту гору ему на голову. Прогуливаясь по переулку в районе Четвёртой авеню и уже находясь в подпитии, увидел он как-то партию ящиков пива «Лаки Лагер», что выглядывала из-за неплотно закрытой задней двери какого-то кабака, вот и снял один ящик с самого верха. Вообще-то, то идее, это была его счастливая марка пива, но на этот раз она и стала причиной его злоключений. Он был в двух кварталах оттуда, стоял и ждал зелёного сигнала светофора, как законопослушный гражданин – перекладывал ящик с левого плеча на правое и гадал, где бы охладить напиток, – вот тут-то его и настигла патрульная машина. Пара протоколов, месяц в окружном следственном изоляторе – и добро пожаловать за забор высотой пятнадцать футов.