Дышать! Воспоминания о прошлом и будущем. Семь историй на сломе эпох

– Товарищи курсанты, – неожиданно дружелюбно начал офицер, вытолкнув вперед тень, оказавшуюся мужчиной в помятом костюме. – Для вас участие в марш-броске отменяется. Вы поступаете в распоряжение руководителя сельсовета Ивана Демидовича. В поселке умерли два человека, и вам выпала честь сыграть всякие траурные мелодии на похоронах. Одни похороны сегодня, другие – завтра. Надеюсь, вы не посрамите нашу военную часть и оправдаете высокое доверие, оказанное музвзводу, – продолжил капитан, непроизвольно поглаживая карман кителя, видимо, наполненный благодарностью от сельсовета. – Времени у вас немного, поэтому немедленно приступайте к репетиции. Через несколько часов вас отвезут на кладбище. Форма должна быть выглажена, а инструменты вычищены, чтобы, лядь, стыдно не было за вас, – ругнулся офицер, заставив слегка вздрогнуть бойцов, уже расплывшихся в непристойных улыбках.

Траурный марш Мендельсона в засаленных нотах патриотических мелодий закономерно отсутствовал, но предусмотрительный Иван Демидович вручил Леониду тетрадку с нотами, написанными от руки; похоронный марш в этой странной тетрадке мирно соседствовал со свадебным. Скромно присев в сторонке, сельский руководитель радостно наблюдал, как оркестранты превращают непонятные иероглифы в скорбную мелодию. К тому времени, когда стих дождик, председатель сладко уснул на заботливо расстеленном плаще, однако финальный удар большого барабана заставил его подскочить. Музвзвод был готов выполнить последний долг перед усопшими.

На кладбище собрался весь деревенский бомонд. Процедура прощания была одними из немногих, а потому и любимых развлечений среди местных, особенно в предвкушении пышных поминок. А тут еще и музвзвод пригнали. Курсанты, смущаясь, ловили восхищенные взгляды собравшихся, очарованных молодыми москвичами в красивой военной форме, да еще и с ослепительными инструментами в руках. Траурная церемония прошла довольно быстро, ребята не успели и дважды сыграть композицию, как гроб с телом покойного опустили в свежую землю.

Гольдах на сей раз не утруждал себя имитацией игры, поэтому не без интереса наблюдал за скорбящими. В отличие от грустных воспоминаний о проводах родителей, деревенские похороны были сильно облегченным вариантом горя. Уже вскоре плакальщицы мило переговаривались меж собой, а мужчины спокойно курили в стороне, пару раз даже они неприлично загоготали чему-то. По окончании мероприятия Левушку, как водится, откомандировали на приобретение съестного и горячительного. Иван Демидович даже обиделся, услышав такой вопрос, сообщив, что товарищи курсанты отныне и навсегда желанные гости на его земле, а особенно на поминках. В красном уголке сельсовета был накрыт огромный стол, и поблизости томились в ожидании десятка два жителей, не присутствовавших на кладбище. Большинство из них составляли девицы, молодые и не очень, – видимо, прослышав про появление в деревне завидных столичных женихов, решили попытать счастья. Девицы были в праздничных платьях, без маломальского намека на траур, и все навязчиво благоухали тяжелой отечественной парфюмерией. Первых два тоста в память об усопшем очень скоро сменились здравицами в честь московских гостей, троекратными «ура» в честь доблестных Вооруженных сил, а когда пили за присутствующих дам, тосты сопровождались зычной командой «Всем встать!». Часа через полтора развеселых поминок начались братания, и Левушка, уже мало что соображавший, попадал в объятия то багроволицых мужчин, то чесночнодышащих женщин. По дороге в лагерь в трясущемся по ухабам дряхлом грузовичке еще живая часть музвзвода пыталась наигрывать нетленные шлягеры, периодически прерывавшиеся синхронными рвотными рефлексами.

Обнаружив себя под утро лежащим в форме и в одном сапоге, с трубой, нежно прижатой к груди, Гольдах пожалел, что не отправился вместе с другими курсантами в тяжелый армейский поход. У него нестерпимо болела голова, жутко тошнило, а любое движение причиняло ужасные физические страдания. Через несколько часов предстояло обслужить второе погребение, и он мысленно возненавидел покойника, который, по всей вероятности, пренебрегал при жизни советами врачей-наркологов, если таковые водились в здешних райцентрах.

Почивший оказался древней старушенцией. Вероятно, ее очень любила поселковая молодежь, потому что количество девиц на выданье заметно увеличилось. Музыканты отыграли еще печальней и проникновенней, чем вчера, хотя сами находились в состоянии, близком к состоянию усопшей. Поминки прошли в добротной избе покойницы, где родственники сразу угадывались по ненавидящим взглядам друг на друга. Половину мажорной части ритуала Гольдах с трудом отбивался от дамы бальзаковского возраста, настойчиво напоминавшей про его вчерашние обещания. Когда все закончилось, оркестранты провалились во вторую нетрезвую ночь. Уже потом выяснилось, что Левушка, прежде чем отрубиться, успел написать короткие послания своим дорогим адресаткам. К удивлению Аллочки, а особенно Тамары Марковны, он истово клялся в верности обеим.