Читаем Дзэн в японской культуре полностью

Следует особо отметить, что и по сей день оружейник, приступающий к изготовлению меча, обращается за помощью и поддержкой к синтоистскому божеству. Чтобы пригласить бога-хранителя в кузницу, мастер растягивает вокруг своего рабочего места священную веревку из рисовой соломы с целью не допустить вторжения злых духов. Сам же оружейник совершает церемонию очищения и облачается для работы в специальный наряд, освященный традицией. Вновь и вновь повторяя проковку стального бруска, погружая его попеременно то в огонь, то в воду, кузнец вместе с подмастерьем напрягает все свои духовные силы. Уверенные в помощи божества, они работают на пределе умственных, физических и психических возможностей. Выкованный таким образом меч представляет собой подлинное произведение искусства и как бы воплощает частицу души мастера. Вот почему, вероятно, японский меч как феномен находит отклик в душе всего народа. Он рассматривается не как средство уничтожения, а как объект вдохновения. Легенда о двух прославленных оружейниках передает это кардинальное различие.

Мастер Масамунэ был знаменит в конце эпохи Камакура. Знатоки и ценители оружейного дела дружно превозносили его дарование. Правда, в прочности и остроте клинок Масамунэ едва ли превосходит клинок Мурамасы, одного из талантливейших его учеников, но благородная личность Масамунэ накладывала особый отпечаток на его работы. Предание гласит, что, когда меч Мурамасы пробовали на остроту, его втыкали посреди ручья и смотрели, что будет с опавшими листьями, которые плывут по течению. Лезвие рассекало каждый листок, что имел неосторожность к нему прикоснуться. Когда же в поток воткнули меч Масамунэ, то увидели, что листья вообще не приближаются к лезвию. Клинок Масамунэ не был создан для убийства, представляя собой нечто большее, чем заостренная полоска стали. Между тем меч Мурамасы остался всего лишь орудием разрушения – всякое божественное вдохновение ему чуждо. Клинок Мурамасы грозен и неодолим, клинок Масамунэ – гуманен. Первый властен и деспотичен, второй, если можно так выразиться, наделен сверхчеловеческими качествами. Масамунэ почти никогда не делал на рукояти меча гравировки со своими именными иероглифами, хотя такой обычай и был распространен среди оружейников.

Пьеса театра Но «Кокадзи» дает некоторое представление о религиозном и нравственном значении японского меча. Время написания пьесы относится, очевидно, к эпохе Асикага. Однажды император Итидзё (правил в 986–1011 гг.) заказал мастеру Кокадзи Мунэтике изготовить меч. Сознавая, что ему оказана великая честь, Мунэтика, тем не менее, не мог выполнить августейший заказ без искусного помощника. Тогда он обратился с молитвой к синтоистскому божеству Инари, своему покровителю, прося послать умелого подмастерья для работы. Тем временем он подготовил и освятил кузницу в полном соответствии с предписанным ритуалом. Когда церемония очищения была закончена, Кокадзи снова воззвал к божеству: «Берусь, грешный, за дело сие не ради корысти и гордыни, но во исполнение священной воли государя, владыки миров. Молю богов, бесчисленных, как песчинки в Ганге, снизойти на землю и помочь смиренному Мунэтике, ибо не пожалеет он сил, дабы выковать меч, достойный Его величества. Обратив взоры к небесам и простершись ниц, обращает он к богам эту молитву в залог искреннего своего упования завершить работу в срок и с превеликим тщанием. Да будут боги милосердны к искренней мольбе!»

Тут откуда-то раздался голос: «Молись, молись, о Мунэтика, молись со смирением и верой. Пришло время браться за молот. Доверься богам – и преуспеешь». Загадочная фигура явилась перед мастером и помогла ему выковать меч, которому не было равных в совершенстве и великолепии. Император по достоинству оценил творение Кокадзи как добродетельное священное сокровище.

Коль скоро божественное вдохновение присутствует в процессе изготовления меча, понятно, что отсвет его должен падать и на владельца клинка, который просто обязан быть человеком духовным, чуждым грубому солдафонству. Дух и разум воина должны быть созвучны той душе, что оживляет холодную сталь. Выдающиеся фехтовальщики во все времена не уставали прививать это чувство своим ученикам. Вот почему, когда японцы называют меч душой самурая, мы должны помнить, что за этим стоит: верность, жертвенность, почтительность, благожелательность и глубокие религиозные чувства. Таков истинный самурай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология