Джек из Ньюбери. Томас из Рэдинга

— Вы, кумушка, еще очень молодая хозяйка, у вас совсем нет опыта; по моему мнению, вы несколько расточительны. Простите меня, милая подруга, я говорю ведь только для вашего же блага и позволяю себе вас упрекать только потому, что вас люблю. Скажу вам откровенно: если бы я была хозяйкой такого дома, как ваш, и имела бы такую крупную сумму на хозяйство, то откладывала бы, наверное, ливров двадцать в год, — вы же так их транжирите!

— А как бы вы это сделали? — сказала мистрис Уинчкомб. — Это правда, я очень молодая хозяйка, и у меня мало жизненного опыта. Я с удовольствием поучусь. Я охотно принимаю все, что может итти на пользу моему мужу и мне самой.

— Тогда послушайте меня, — сказала та. — Вы кормите ваших людей лучшими частями мяса и самой отборной пшеницей. Я не знаю ни одного рыцаря в нашей стране, который поступал бы так же. Разве дворянчики могли бы так жить, если бы они делали по-вашему? Подите к ним, и я ручаюсь, что вы увидите у них за столом на кухне один только черный хлеб; хорошо еще, когда это ржаной хлеб, тогда его очень хвалят. Но чаще всего это хлеб из ячменной или ржаной муки, смешанной с гороховой или какой-нибудь другой грубой мукой. Это стоит недорого. Они не допускают другого хлеба у себя, исключая собственного стола. Что же касается мяса, то всякий знает, что голова и вообще самый последний сорт мяса являются их обычной пищей. А так как куски эти постные, они прибавляют к ним кусок свиного окорока, и это делает бульон более жирным. Вот чему вам нужно поучиться. Грудная кость, щеки, бараньи головы, кишки, которые вы раздаете кому попало с порога вашего дома, — все это прекрасно могли бы употреблять ваши люди. Таким образом вы сберегли бы остальное ваше мясо. И каждый год у вас оставалось бы много денег, которые могли бы итти на ваши шапочки и шелковые платья. Вы даете вашим людям столько лишнего, что они портят почти столько же, сколько едят. Поверьте мне, если бы я была их хозяйкой, у них всего было бы немного меньше, и они были бы только счастливее от этого.

— А ведь действительно, кума, — сказала мистрис Уинчкомб, — есть много правды в ваших словах. Наши люди до того избалованы, что нам очень трудно кормить их по их вкусу. Один говорит, что чересчур солоно, другой, — что густо, или сыро, или чересчур жирно. Они находят двадцать недостатков во всем, что бы им ни подавали. Они отрезают такие корки у сыра и оставляют столько хлебных крошек, что одними этими остатками могли бы пообедать еще два или три порядочных человека.

— А отчего это происходит, — сказала кума, — как не от избытка хорошей пищи? Честное слово, если бы это были мои служащие, я бы заставила их довольствоваться теми крошками, которые они расточают. За сим я пью за ваше здоровье и благодарю вас от всего сердца за хорошее угощенье.

— Желаю, чтобы оно пошло вам на пользу, моя добрая кума. Когда будете здесь проходить, заходите ко мне.

— Обязательно, — сказала она и ушла.

С тех пор мистрис Уинчкомб стала уменьшать порции для своих людей и давала худшего сорта мясо. Когда ее муж это узнал, он сильно рассердился и сказал:

— Я не хочу, чтобы моих людей сажали на голодную порцию. Пустые тарелки порождают завистливые сердца. Там, где голод, аппетиты обостряются. Если вы любите меня, жена моя, вы перестанете урезывать у наших людей.

— Послушайте-ка, муж мой, — сказала она, — я, конечно, хочу, чтобы у них было всего достаточно, но жаль смотреть и грех терпеть, как много они портят. Я согласна давать им досыта наедаться, но меня огорчает видеть их такими требовательными и всегда готовыми расточать. Уверяю вас, что весь город меня за это стыдит. Я и так себе напортила, что не умела лучше вести свои расходы. Можете мне поверить, меня так отчитали по этому поводу в моем собственном доме, что уши мои до сих пор горят от всего услышанного.

— А кто это тебя отчитал, скажи, пожалуйста. Не старая ли твоя кума, мадам Всемнедовольная, мадам Тут и Там? Бьюсь об заклад, что она.

— Хотя бы и она; ведь вы хорошо знаете, что она опытная женщина, что она отлично понимает жизнь, и если что и наговорила мне, то для моего же блага.

— Жена моя, — сказал он, — я предпочитаю, чтобы ты не водилась с этою старою кумой; я тебе это говорил не раз, но ты не можешь решиться прервать с ней сношения.

— Прервать с ней сношения? Раз это честная женщина, зачем же прерывать с ней сношения? Она ни разу в жизни не давала еще мне плохих советов. Она всегда была готова посоветовать мне что-нибудь полезное. Вы не хотите в этом сознаться. Но порвать с ней сношения! Я уже не дитя, прошу это помнить, и я не нуждаюсь, чтобы мне говорили, с кем я должна знаться. Я знаюсь только с честными людьми. Порвать с ней сношения, как бы не так! Бедная душа, вот награда за всю ее доброту! Говорю вам, повторяю вам, она вам более друг, чем вы сами себе.

— Пусть она будет чем хочет, — сказал ее муж, — но если она опять появится ко мне, лучше бы ей ничем не быть. Я советую вам принять это как предостережение.

И с этими словами он ушел.