Джек Восьмеркин американец

При свете фонаря она увидела две телеги, запряженные парой лошадей каждая. Весь актив коммуны был здесь.

Оживленно разговаривали, и Татьяна подошла незаметно.

– Куда собираетесь ехать, ребята? – спросила она.

– Да вот хотим одного человечка в город, в больницу, свезть, – лукаво ответил Николка.

Татьяна поняла, о каком человечке идет речь, но она чувствовала, что сейчас заступаться за Скороходова уже поздно. Коммунары были одеты по-дорожному, и, судя по всему, у них все было решено. Однако Татьяна все-таки захотела сделать еще одну попытку. Она потянула Джека за рукав и тихо сказала:

– Джек, поди сюда. Ведь мы не видались с тобой сегодня.

– Верно, Таня. Я на плотине был с утра.

Они отошли в сторону. Татьяна зашептала:

– Мне надо поговорить с тобой по секрету.

– А завтра?

– Нет, сейчас.

– Ладно, говори.

– Джек, – сказала Татьяна и неожиданно для себя самой заплакала, – я знаю, вы Скороходова выселять едете. Не надо, не надо этого делать.

– Будет тебе, Таня, – сказал Джек, скрывая возмущение.

– Ну чего ты за него заступаешься? Ведь если он больной, его прежде всего вылечат.

– Нет…

И вдруг она почувствовала в себе какой-то гнев, решительность, силу.

– Я уйду из коммуны, если вы это сделаете… Уеду в

Москву…

И, не дав Джеку сказать, она побежала к пруду так быстро, как будто бы решила утопиться.

Джек догнал Татьяну за кустами сирени. Он сжал ее руку и зашептал в лицо:

– Как тебе не стыдно… Из-за кулака… Ведь он сожжет нас, если его оставить. Иди сейчас же домой!

– Хорошо, Джек, – сказала Татьяна покорно.

В этот момент ей показалось, что в кустах промелькнула какая-то тень. Татьяна задрожала от волнения, даже зубы застучали.

– Чего ты, Таня, такая? – спросил Джек мягко. – Больна, что ли?

– Мне очень страшно, Джек. Мне кажется, что здесь, в саду, ходят…

– Где?

– Вот там, за сиренью.

Джек сделал движение к сирени, но Татьяна удержала его:

– Не ходи туда, не ходи… Я боюсь…

– Чего же бояться-то? Если там кто-нибудь ходит, то я его сейчас…

– А если он тебя… Подожди… Я хочу сказать тебе один секрет. Ты знаешь, я послала…

– Сейчас, Таня, погоди! – закричал Джек громко. – Я

сперва посмотрю… Не должно быть врагов у коммуны…

Как раз в этот момент пухлый желтый огонь показался в темных кустах. Затем был грохот выстрела и сильный толчок. На этом оборвалось сознание Татьяны и Джека.

Ружье, очевидно, было заряжено волчьей картечью, иначе выстрел не уложил бы сразу двоих.

Они упали рядом, держась за руки.

Говорит Москва

Редактор перебирал последние телеграммы из провинции и вдруг как-то наморщился, вскочил с места и вынул одну телеграмму из пачки остальных. Потер лоб, прошелся по комнате, не зная, что делать. Потом быстро подбежал к телефону, взялся за трубку. Назвал номер, все еще глядя на телеграмму.

– Попросите к телефону товарища Летнего.

– Я вас слушаю.

– Беда, Егор. Ведь убили Восьмеркина. И жену его убили. Сейчас телеграмма пришла. Приезжай.

Через полчаса Летний вошел в кабинет редактора. Тот сидел уже над рукописью и молча протянул ему бумажку.

– Чертовщина! – сказал Летний и пригорюнился. – И не поймешь, в чем дело. Кто убил? Почему сразу двоих?

Редактор произнес совершенно твердо:

– Тебе придется поехать туда, Егор. Подшефный колхоз, большое несчастье. Надо вокруг этой истории движение поднять, весь район всколыхнуть… Расследовать придется все сверху донизу. Мы тебя от газеты уполномочим. С властями свяжешься, с партийными органами.

Будешь каждый день нам телеграфировать. Когда выехать можешь?

– Завтра могу.

– Завтра так завтра. На похороны все равно не поспеешь. Телеграмме этой три дня.

Немного помолчали.

– А как объясняешь эту историю? – спросил редактор.

– Да как объяснить? Ячейка у них молодая, неопытная, проглядела, что вокруг делается. А борьба сейчас обострилась, сам знаешь. Мы ведь его еще весной предупреждали, что беда может быть.

– Как же, помню.

– А жалко Восьмеркина, – сказал Летний душевно. –

Хороший из него работник вышел, квалифицированный, смелый. Решительный он был, на половину не шел. Он мне рассказывал, как за одну ночь колхозником сделался.

– Надо им послать что-нибудь в коммуну. Он тут весной о динамо говорил.

– Достали они динамо.

– Инкубатор, может быть?

– Есть у них инкубатор. Сами сделали.

– Тогда узнай на месте, что требуется, и напиши. Мы вышлем. Ты их как следует там подбодри.

– Это уж конечно. Постараюсь.

– А телеграмму я завтра в газете даю. Сделаю примечание, что выслали специального корреспондента.

Весь следующий день Летний бегал по делам, связанным с отъездом.

Он получил аванс на поездку, накупил книг, карандашей, тетрадей. Специально ребятам на новые галстуки достал большой кусок красной материи.

Но все эти хлопоты, такие приятные обыкновенно, сейчас не радовали его. Все время мысль писателя возвращалась к Джеку, к энергичному, неунывающему Яшке, каким он видел его в коммуне и в Москве. Летний как-то не представлял себе, что Восьмеркина уже нет в «Новой