Джек Восьмеркин американец

– Отец привез его из Китая, он заплатил за него сто долларов. В нем много серебра, и я думаю, что сто рублей за него дадут. В музей могут взять или в театр…

– А как без него на работы подымать? – спросил Чумаков.

– В сковородку бить будем, – ответил Джек. – Разбудим, не беспокойся. В крайнем случае, электрический колокол заведем.

– Приплюсуй гонг, Капралов, – сказал Николка. –

Считай из осторожности семьдесят пять рублей.

– Сколько всего? – спросил Джек.

– Триста семьдесят пять с копейками.

– Прошу слова для заявления, – сказал Джек.

– Вали.

– Товарищи! – начал Джек с подъемом. – Что же, выросла наша коммуна за зиму, возражать не приходится.

Осенью не собрали бы на рамы сотни. А теперь только малость до четырехсот не добрали. Но прямо говорю: доберем. Ночь просидим здесь, а доберем. Поэтому предлагаю сейчас срочно слать верхового на станцию, пусть телеграмму на фабрику пошлет, что динамо за собой «Новая

Америка» оставляет. Кто поедет?

С пола поднялся вечно сонный Чумаков, конюх. Заговорил он не лениво, как всегда, а с азартом:

– Я, братва, всего полтинник дал, нет у меня сейчас денег. Зато телеграмму одним махом на станцию свезу.

Пишите пока что, а я лошадь заседлаю.

Минут через пять Чумаков уже скакал на станцию.

Собрание продолжалось.

– По второму кругу пойдем, – сказал Джек и положил на стол рубль.

Еще два червонца наскребли по мелочам: несли медь, последние копейки. Немного не дотянули до четырехсот, больше денег ни у кого не было.

Тут встал Капралов и заявил, что, если возражений собрания не будет, он из общего фонда может выдать недостачу. Есть в кассе небольшая сумма денег, отложенная на непредвиденные расходы.

– Да нешто это непредвиденные? – запротестовал Бутылкин. – Мы электричество в плане предвидели, уж год о нем говорим.

Бутылкина подняли на смех, деньги из запасного фонда отпустить разрешили. За машиной в город постановили командировать Капралова и Якова Восьмеркина.

Чумаков прискакал со станции, сказал, что подал депешу.

Капралов смахнул все деньги в мешок из-под овса, туда же положил гонг. Ехать решили сейчас же, с вечерним поездом. Николка срочно дал указания, как действовать в городе: куда лучше обратиться с гонгом, где доллары менять. Машину наказал покупать не иначе как при участии инженера Кольцова.

– А потом, Вася, – сказал Николка Капралову секретно,

– надо нам обязательно два круга колючей проволоки достать. Сад от поля отгородим. А то украдут еще нашу динаму.

Дал несколько записочек и объяснил, к кому обращаться в городе насчет проволоки.

Капралов молча кивал головой и записывал все адреса в синюю тетрадку: «Счет электричества».

Булгаков Глеб подал к подъезду сани. Все высыпали на крыльцо. Капралов с мешком, в котором медяки звякали о гонг, уселся первым. За ним полез Джек.

– Завтра лошадь высылайте к вечернему! – закричал он, когда Булгаков тронул сани. – К ночи машина здесь будет.

На другой день на станцию с подводой выехал Маршев.

Прошел час после этого. Николке Чурасову не терпелось. Вместе с ребятами он вышел на аллею, постоял немного, послушал, а потом уселся на поваленном дубе. Рядом с ним сели ребята.

Сюда же без зова, один за другим, начали подходить коммунары, молча подсаживались, тихо покуривали и смотрели на конец аллеи, откуда должна была показаться лошадь. Не переговаривались, но думали об одном и том же и ждали. Всем хотелось поскорей увидеть и ощупать машину, какой, может быть, никто из них до этого не видел. Вдруг Николка встал и сделал вперед несколько шагов.

Все тихо поднялись вслед за ним, но он махнул рукой:

– Ша, товарищи.

– Едут, что ли?

– Нет, не едут. Что-то мне показалось, будто гонг…

Все начали напряженно слушать, стараясь не дышать.

Далеко где-то за полем, у Чижей, словно и взаправду колотили в гонг. Или, может быть, это только казалось? Никому не хотелось верить, что возвращается гонг обратно и все жертвы были ни к чему. Но уже трудно было сомневаться в этом: все громче и громче ревело серебро за дубами, как будто тигр шел с полей на коммуну.

– А ведь просыпалось дело, – сказал Бутылкин и высморкался на землю. – Не продали гонга – значит, сорвалось электричество.

– Только чур, ребята, денег не разбирать, – произнес

Булгаков. – Пусть фонд электрический остается.

– По мелочам разойдутся, не пролежат лето, – безнадежно прохрипел Громов.

Опять все замолчали. А звуки гонга приближались с непостижимой быстротой и наплывали так задорно и бодро, что грустные мысли бежали прочь.

– А ведь с машиной едут! – вдруг сказал Николка. – Не стал бы Яшка так зря играть. Это он нам знак подает.

И сейчас же всем коммунарам стало понятно, что Николка прав, и, не сговариваясь, сначала ребята, а потом взрослые бросились бежать по аллее к полю, к гонгу, к машине. Старик Громов сначала отстал из-за кашля, но потом отплевался, понатужился и обогнал многих.

Вот и сани показались в конце аллеи. Слышны были уже голоса едущих, гонг замолчал.

– Везете? – закричал Николка, сложивши руки рупором.

– А то как же! – ответил Капралов.

Лошадь сразу остановилась, и коммунары, толкая друг друга, полезли к саням.