Джентльмены-мошенники

– Но вы должны, сэр, должны! Не думаете же вы, что я верю, будто выпускник хорошей частной школы станет искать такого местечка, если только с ним не приключилось ничего эдакого? Я ищу первосортного джентльмена – впрочем, не так уж важно, какого он будет сорта, – но мне вы должны рассказать, что приключилось, даже если не рассказываете никому другому. Доктор Теобальд, сэр, катитесь к дьяволу, если не понимаете намеков. Этот человек может подойти, а может и не подойти. Вам больше нечего здесь делать до тех пор, пока я не пришлю его вниз с тем или иным ответом. Убирайтесь, сэр, убирайтесь; и если вы считаете, что можете на что-нибудь пожаловаться, запишите это в счет!

Возбудившись от нашей беседы, писклявый голосишко окреп, и последнее едкое оскорбление пациент выкрикнул вслед верному лекарю, когда тот уже удалился с таким видом, словно – я был уверен – намеревался поймать несносного больного на слове. Хлопнула дверь спальни, затем входная дверь, и каблуки доктора застучали вниз по общей лестнице. Я остался в квартире один на один с этим весьма необычным и довольно страшным стариком.

– К черту, скатертью дорога! – проворчал инвалид, немедленно приподнимаясь на одном локте. – Может, телом своим я и не могу похвастаться, зато по крайней мере у меня есть старая пропащая душа, моя собственная. Вот почему я хочу, чтобы рядом был первосортный джентльмен. Слишком уж я зависим от этого парня. Он даже не разрешает мне курить, сидит в квартире целыми днями и следит, чтобы я не курил. Сигареты вы найдете за “Мадонной на троне”.

Это была стальная гравюра великого Рафаэля, рама которой не прилегала к стене; стоило дотронуться до нее, как из-за рамы выпала пачка сигарет.

– Спасибо, а теперь огоньку.

Я чиркнул спичкой и держал ее, пока больной не затянулся, – и тут я вздохнул. Мне вдруг вспомнился мой бедный старина Раффлс. Колечко дыма, достойное великолепного А. Дж., поднималось от губ больного.

– А теперь возьмите и себе. Я курил и более ядовитые сигареты. Но даже этим далеко до “Салливан”!

Не могу повторить, что я сказал. Понятия не имею, что я сделал. Я только знаю… я только знал: это был А. Дж. Раффлс во плоти!

ii

– Да, Банни, это был дьявольский заплыв! Но утонуть в Средиземном море не так-то просто. Закат выручил меня. Море пылало. Я почти не плыл под водой, но изо всех сил старался спрятаться в солнечных бликах; когда солнце село, я, должно быть, уплыл уже на милю. Все это время я был невидим. На это я и рассчитывал и надеюсь только, что меня не сочли самоубийцей. Меня наверняка рано или поздно вычислят, Банни, но уж лучше пусть меня вздернет палач, чем я брошу собственную калитку.

– Раффлс, дружище, подумать только – вы снова рядом! Мне кажется, будто мы опять на борту немецкого лайнера, а все, что случилось после, – просто страшный сон. Я думал, тот раз был последний!

– Я тоже так думал, Банни. Я очень рисковал и бился как мог. Но игра удалась, и когда-нибудь я расскажу вам как.

– О, я потерплю. Для меня достаточно, что вы лежите передо мной. Не хочу знать, как вы здесь оказались и почему, хотя боюсь, что с вами все не очень-то ладно. Я должен хорошенечко посмотреть на вас, прежде чем дам вам сказать еще хоть слово!

Чтобы хорошенечко посмотреть на него, я приподнял штору и сел рядом с ним на кровать. Понять, каково же на самом деле состояние его здоровья, я так и не смог, но отметил про себя, что Раффлс уже не тот и никогда не будет прежним. Он состарился лет на двадцать; на вид ему можно было дать не меньше пятидесяти. Волосы поседели – тут не было никакой маскировки, – и лицо тоже побелело. От уголков глаз и рта разбегались глубокие морщинки. В то же время глаза остались светлыми и живыми, как раньше, по-прежнему внимательными, серыми и блестящими, словно хорошо закаленная сталь. Даже рот, особенно с сигаретой, был ртом Раффлса и ничьим иным: сильный и решительный, как его хозяин. Разве что физическая сила покинула Раффлса, но этого было более чем достаточно, чтобы мое сердце обливалось кровью по любезному моему плуту, стоившему мне всех связей, которыми я дорожил, кроме связи между нами двоими.

– Что, постарел? – спросил он после долгого молчания.

– Немного, – признался я. – Но это скорее из-за волос…

– С волосами долгая история, которую я расскажу, когда мы обо всем поговорим… хотя я часто думал, что все началось именно с этого заплыва. Но остров Эльба – чудное местечко, уверяю вас. А Неаполь еще чуднее!

– Вы туда все-таки попали?

– А то! Это европейский рай для таких благородных особ, как мы. Но ничто не сравнится с Лондоном в смысле низкой теплопроводности: здесь-то никогда не становится слишком жарко, а если становится – сами виноваты. Это такая калитка, от которой вы не отойдете, если сами себя не выгоните. Поэтому я снова здесь, вот уже шесть недель как вернулся. И собираюсь затеять что-нибудь.

– Но вы не в слишком-то хорошей форме, старина, не так ли?

– Не в форме? Дорогой мой Банни, я мертв – лежу на дне морском, – и не забывайте об этом ни на минуту!

– Но вы здоровы или нет?