Джентльмены-мошенники

Я похвалил Раффлсу текст телеграммы, в которой добрая половина особенностей моего выдающегося родственника была втиснута в дюжину странных слов, и разъяснил, как старый негодяй на самом деле со мной обращался. Раффлса это не удивило – в давние времена нам доводилось вместе у него обедать, и мы на всякий случай оценили обстановку его дома с профессиональной точки зрения. Теперь я узнал, что телеграмму с пометкой о вознаграждении за быструю отправку опустили в ближайший ящик на Вир-стрит вечером накануне того дня, когда объявление должно было появиться в “Дейли мейл”. Это тоже было заранее устроено, и Раффлс боялся только, как бы объявление не задержали, невзирая на его настоятельное требование, и я не явился к доктору за объяснениями по поводу телеграммы. Но обстоятельства складывались благоприятно, и риск свелся к минимуму.

Самая большая опасность, по мнению Раффлса, подстерегала совсем рядом: немощный инвалид, каковым он якобы являлся, каждую ночь боялся наткнуться на Теобальда где-нибудь поблизости от квартиры. Но у Раффлса имелись наготове средства снизить и этот риск – он подробно рассказал о целом ряде ночных приключений, на удивление, впрочем, невинных. А пока он говорил, я кое-что заметил. При входе в квартиру первая же дверь вела в его комнату. Длинная внутренняя стена отделяла ее не только от коридора, но также и от лестничной площадки. Таким образом, лежа в постели, Раффлс мог слышать каждый шаг по голым каменным ступенькам, и он всегда замолкал, если кто-то поднимался, до тех пор пока неизвестный не проходил мимо двери. В тот день явились еще несколько соискателей на должность, и моей обязанностью было сообщать им, что ее уже занял я. Однако между тремя и четырьмя Раффлс, внезапно взглянув на мои часы, спешно отправил меня на другой конец Лондона за вещами.

– Боюсь, вы умираете с голоду, Банни. Я, конечно, ем очень мало и нерегулярно, но я не должен забывать о вас. Перекусите где-нибудь по пути, но постарайтесь не объедаться, если сможете. Вечером мы должны отпраздновать нашу встречу!

– Сегодня?! – воскликнул я.

– В одиннадцать, у Келльнера. Можете таращиться на меня сколько угодно, но мы нечасто туда наведывались, если помните, да и персонал там, похоже, поменялся. Так или иначе, рискнем разок. Я зашел туда вчера вечером, говорил как балаганный американец и ровно на одиннадцать заказал ужин.

– Вы были настолько уверены, что я появлюсь!

– Заказать ужин – тут никакого вреда нет. Мы отужинаем в отдельной комнате, но вы можете приодеться, если у вас есть подходящие тряпки.

– Они у моего единственного снисходительного родственника.

– Сколько вам понадобится денег, чтобы забрать их, рассчитаться и привезти сюда все ваши пожитки?

Я посчитал.

– Десятки с лихвой хватит.

– У меня для вас как раз припасена. Держите, и на вашем месте я не терял бы времени. По дороге загляните к Теобальду, скажите ему, что вы приняты, но сейчас вынуждены отлучиться, и я не могу все это время быть один. О черт, чуть не забыл! Купите у ближайшего агента билет в театр “Лицей”, в партер, – агента найдете на Хай-стрит, их там два или три, – а когда вернетесь, скажете, что вам их подарили. Молодого человека надо устранить на вечер.

Я нашел нашего доктора в тесной приемной – и в одной рубашке. Возле его локтя стоял высокий бокал – по крайней мере, входя, я этот бокал видел. Потом доктор встал и попытался заслонить его собой, но так неловко, что я ему даже посочувствовал.

– Значит, вы получили место, – сказал доктор Теобальд. – Как я вам уже говорил и как вы, возможно, уже сами заметили, это та еще синекура. Мои обязанности отнюдь не сахар, другой, между прочим, мог бы и спасовать – вы же сами видели, как этот тип обращается с людьми. Но профессиональные соображения не единственные на свете, а в таком случае приходится проявлять особое снисхождение.

– Но что это за случай? – поинтересовался я. – Вы обещали рассказать, если у меня все получится.

Доктор Теобальд пожал плечами с достоинством, подобающим тому благородному делу, которому он служил; этот жест не противоречил ни одному истолкованию, какое вам вздумалось бы предложить. А затем он внезапно стал холоден. Думаю, я до сих пор говорил более или менее как джентльмен. Но, в конце концов, я был всего-навсего сиделкой. Казалось, доктор внезапно об этом вспомнил и не преминул напомнить и мне.