Dzheyn Eyr

Refuse to be my wife, and you limit yourself for ever to a track of selfish ease and barren obscurity.	Откажитесь стать моей женой, и вы навсегда замкнетесь в кругуэгоистического благополучия и бесплодного прозябания.
Tremble lest in that case you should be numbered with those who have denied the faith, and are worse than infidels!”	Берегитесь, как бы вамне оказаться в числе тех, кто изменил вере и стал хуже неверных.
He had done.	Он смолк.
Turning from me, he once more “Looked to river, looked to hill.”	Отвернувшись от меня, он снова окинул взглядом реку и холмы.
But this time his feelings were all pent in his heart: I was not worthy to hear them uttered.	Но на этот раз он не стал раскрывать предо мной своего сердца: я была недостойна такого доверия.
As I walked by his side homeward, I read well in his iron silence all he felt towards me: the disappointment of an austere and despotic nature, which has met resistance where it expected submission—the disapprobation of a cool, inflexible judgment, which has detected in another feelings and views in which it has no power to sympathise: in short, as a man, he would have wished to coerce me into obedience: it was only as a sincere Christian he bore so patiently with my perversity, and allowed so long a space for reflection and repentance.	Когда мы шли рядом домой, я чувствовала в его непреклонном молчании все, что он испытывал ко мне: разочарование сурового,властного фанатика, встретившего сопротивление там, где он ждал покорности,осуждение холодного и непреклонного ума, открывшего в другом человеке переживания и взгляды, которым он не может сочувствовать; словом, какчеловек, он бы охотно принудил меня повиноваться и, только как истинный христианин, он терпеливо переносил мою испорченность и предоставлял мне столь длительный срок для размышлений и раскаяния.
That night, after he had kissed his sisters, he thought proper to forget even to shake hands with me, but left the room in silence.	В этот вечер, поцеловав сестер, он не счел нужным даже пожать мне руку и молча вышел из комнаты.
I—who, though I had no love, had much friendship for him—was hurt by the marked omission: so much hurt that tears started to my eyes.	Хотя я и не чувствовала к нему любви, но была дружески к нему расположена и оскорбилась этой подчеркнутой небрежностью, так оскорбилась, что слезы выступили у меня на глазах.
“I see you and St. John have been quarrelling, Jane,” said Diana, “during your walk on the moor.	- Я вижу, Джен, - сказала Диана, - что вы с Сент-Джоном поссорились во время сегодняшней прогулки.
But go after him; he is now lingering in the passage expecting you—he will make it up.”	Все-таки пойди к нему, он, наверно, стоит в коридоре и поджидает тебя, - он готов помириться.
I have not much pride under such circumstances: I would always rather be happy than dignified; and I ran after him—he stood at the foot of the stairs.	В подобных обстоятельствах я обычно не выказываю чрезмерного самолюбия.Мне всегда приятнее уступить, чем настаивать на своем; я побежала за ним, -он ждал возле лестницы.
“Good-night, St. John,” said I.	- Доброй ночи, Сент-Джон, - сказала я.
“Good-night, Jane,” he replied calmly.	- Доброй ночи, Джен, - отозвался он спокойно.
“Then shake hands,” I added.	- Тогда пожмем друг другу руку, - прибавила я.
What a cold, loose touch, he impressed on my fingers!	Каким холодным и вялым было его пожатие!
He was deeply displeased by what had occurred that day; cordiality would not warm, nor tears move him.	Он был крайне задет тем, что произошло сегодня; никакое волнение не растопило бы лед его сердца, никакие слезы не тронули бы его.