Джинны пятой стихии

Прямо под лоджией плотно росла сирень, на ней даже в сумерках можно было разглядеть первые нежные и яркие листочки. Вторым эшелоном стояли невысокие, чуть выше крыши, голубые тянь-шаньские ели. Потом шла узкая асфальтовая дорожка, за ней — полоса травяного газона, сплошная лента кустарника, снова стена голубых елей…

Виталий подошел неслышно, накинул ей на плечи свою кожаную куртку. Она слегка подалась назад, прижалась спиной и плечом к его груди… Господи, как хорошо иногда бывает на свете!..

Глава 9

1

Позади оставался огонь, оставались тепло и духота, впереди ждал мороз, пронизывающий ветер, яркие сполохи в небе. Нина протискивалась по тесной норе им навстречу. Ползти было недалеко, два-три человеческих роста, но нора была очень узкая, да еще и с переломом посредине. Сразу из жилища она уходила под наклоном вниз, посредине примерно переламывалась и шла уже вверх до самой поверхности.

Нина аккуратно вытолкнула наружу и вбок толстый кусок спрессованного снега, закрывающего выход, и осторожно выглянула.

Глаза постепенно привыкали к свету. Ярко-оранжевые светящиеся столбы в небе предвещали скорое изменение погоды. Надвигалась пурга. А пока было тихо и безветренно. Даже мороз чувствовался не сразу. Но стало заметно холоднее после того, когда последний раз она появлялась здесь, наверху.

Выход из землянки прятался среди корней громадной сосны, поваленной когда-то бурей. Само жилище располагалось в глубокой промоине под стволом в три обхвата. Ее расширили, с боков и сверху укрепили стволами других деревьев, натаскали поверх земли, набросали хвороста… Тепло, уютно и скрытно от посторонних глаз.

Не пропуская ничего, Нина внимательно осмотрелась. Снег лежал ровно, испещренный птичьими и заячьими следами, да поодаль, вдоль кустов, похоже, день-два назад пробежала, мышкуя, лиса…

Стараясь не задеть торчащие корни, не сбросить с них лежащий снег, Нина выползла из норы и, не разгибаясь в полный рост, поднялась на ноги. Под кряжистой, кривой, изломанной ветрами сосной с обломанной верхушкой, что стояла обособленно на краю поляны, тоже ничего подозрительного, и это хорошо. На самом ее верху, в густых мощных ветвях хранилась про запас разрубленная на куски оленья полутуша. Чтобы отгонять мелких хищников вроде куницы и соболя, она была завернута в потертую, пропахшую дымом костра медвежью шкуру, а от зоркого птичьего взгляда со всех сторон укрыта переплетенным лапником.

Какое-то время Нина раздумывала — пробраться к сосне прямо сейчас или же с началом пурги, чтобы та сразу замела следы. Нужно было бы, конечно, подождать, но голод, который вывел ее наверх, подталкивал все сильнее…

А пурга начнется вот-вот. Уже и воздух за время, пока она наверху, заметно побелел, уплотнился, щеку охолодил первый, еще слабый порыв ветра. Верхушки сосен пришли в движение. И птиц не видно и не слышно, они, почуяв непогоду, заблаговременно нашли себе укрытие.

И Нина решилась.

Проваливаясь по щиколотку, она двинулась к сосне не напрямик, а по большому полукругу, стараясь держаться ближе к кустам подлеска на краю поляны.

Она подошла к сосне со стороны противоположной входу в жилище, еще раз внимательно и неторопливо огляделась… Но только она, подняв голову, начала примериваться, как взобраться на дерево, не потревожив пласты снега на широких лапах, в середину спины что-то сильно ударило. Так, что ее бросило грудью и лицом на серо-розовый шершавый чешуйчатый ствол. Боли не было, только перехватило дыхание и спина сразу онемела. Нина ухватилась за обломок ветви и полуобернулась всем телом. Следующая стрела попала в шею — как раз над верхним краем мешковатой одежды. Ее широкий наконечник располосовал гортань и, выйдя с другой стороны, глубоко вонзился в толстый ствол. Обильно, резкими толчками брызнула кровь, и это было последнее, что Нина видела…

2

Перед обедом голова разболелась еще сильнее.

Поначалу Нина надеялась перетерпеть, думая, что за работой удастся забыться, а там, глядишь, боль пройдет. Можно было, конечно, принять анальгин, однако Баринов просил не пользоваться лекарствами без его ведома. Нина и сама не очень-то любила прибегать ко всякого рода химии, откровенно не понимая тех, кто по малейшему поводу бросается к аптечке… Временами боль опоясывала тесным обручем голову так, что дыхание перехватывало. При новом приступе Нина, не выдержав, поморщилась и кончиками пальцев принялась осторожно массировать себе затылок и виски.

— Что, болеешь? — главный инженер вошел неслышно.

— Д-да, — вяло ответила она. — Что-то голова раскалывается.

— То-то ты сегодня с утра мне не нравишься. Простыла?

— Не знаю. Температура в норме.

— Или на погоду?

Беляков сел за стол напротив и, прищурившись, еще раз критически осмотрел ее.

— А катись-ка ты, Ниночка Васильевна, домой. Из тебя сейчас работница, как из моей бабушки балерина. Срочного ничего нет. Запишись в библиотеку — и валяй.

Нина слабо отнекивалась, но Беляков махнул рукой в сторону двери и потянулся к журналу профилактических работ. А боль словно ждала момента, когда о ней узнают посторонние, и удесятерилась.