На следующее утро Баринов пересказал Кузьминой вкратце главное, что произошло с ними в Сосновке, попросив, естественно, особо об этом не распространяться, даже в институте. Кому знать положено — тот знает. Передал ей листок с исходными сведениями, объяснил задачу — найти родную деревню Запеваловой, узнать, живет ли еще там кто-то из родни, соответствует ли рассказ Афанасьевой событиям тех лет…
Рабочим местом Кузьминой он определил свой кабинет, снабдил ее двумя номерами телефонов в секретариате Красноярского крайкома, номером в крайисполкоме, номером приемной комиссии тамошнего мединститута… Ну а дальше — куда отошлют, что посоветуют, кого порекомендуют… Подсказал, что замотивировать интерес к семье Запеваловых можно поиском прямых наследников Марии: ученым-биологам понадобился, мол, именно ее генетический материал. И вообще, как можно больше ученых слов, чем непонятнее, тем значимее… Позволил ссылаться на свое имя, звание и должность, в крайнем случае — упомянуть, но мельком, его членство в горкоме.
…На скорый результат Баринов не надеялся, как минимум пару недель придется подождать. Потом, в зависимости, конечно, от результатов, придется решать, кому и в каком составе ехать в Красноярск. Скажем, ближе к осени.
Хорошие все же у него помощники. Умные, тактичные, выдержанные…
Баринов рассказывал, словно делал доклад на ежегодной научно-практической конференции, только без демонстрации соответствующих таблиц, графиков и слайдов.
Игорь и Александра Васильевна слушали, отложив авторучки и отодвинув рабочие блокноты — ну разве что только не открывши рот. И даже не переглядывались.
Закончил Баринов тем, что прямо утром дал задание разыскать следы семьи Марии Запеваловой в Красноярском крае. Сам же, пока суд да дело, попробует собрать как можно больше сведений о самой Марии на ее новом месте жительства, в Сосновке. А значит, придется снова лететь в Москву.
— Но, конечно, не сегодня и не завтра. Скажем, через недельку.
Помощники сидели, молча переваривая услышанное. Игорь, так тот вообще выглядел словно пришибленный. Так глубоко задумался, что ли?..
Наконец шевельнулась Александра Васильевна. Откашлялась, повертела в руках авторучку, потом спросила:
— Ну, а что предполагаете с Афанасьевой? Похоже, планы всех экспериментов накрылись, не так ли?
— А вот теперь я считаю не только возможным, но даже необходимым прибегнуть к сеансу гипноза, — живо откликнулся Баринов. — И наша задача — заставить Афанасьеву вспомнить, что случилось с ней во время нашей поездки в Сосновку. И главное, чтобы она вспомнила Марию Запевалову и все, что с ней связано.
— Да, это очень важно. Ведь снов, связанных с Запеваловой, у нее никогда не было?
Не отрывая взгляда от лежащего перед ним блокнота, Игорь сказал:
— Я буквально позавчера еще раз просмотрел все протоколы. Ничего похожего не было.
— Ты смотрел лабораторные записи, Игорь. А Нина Васильевна дала мне перед командировкой «Полное собрание снов». Оказывается, на досуге она решила вспомнить все сны, которые когда-либо видела, имеется в виду свои сны, и записала их в художественной обработке.
— Вот это да! А почему никто из нас об этом не знал?
— Теперь знаете. А объяснение простое — мы с вами никогда не уделяли особого внимания содержанию снов. Так ведь? Мы пытались выяснить и понять их механизм — с точки зрения физиологии, биохимии и биофизики. А теперь, похоже, приоритеты смещаются.
— Может, просто выравниваются?
— Павел Филиппович, — Александра Васильевна замялась буквально на секунду. — Перед тем как принимать решение о следующем сеансе… Афанасьева в курсе, что произошло в Подмосковье? Я имею в виду — полностью в курсе?
Баринов остро глянул на нее.
— И этот аспект я хотел с вами обсудить… На сегодняшний день она знает только то, что помнит. И ни на йоту больше.
Игорь поднял голову и удивленно посмотрел на Баринова.
— Это что ж, Павел Филиппович, вы ей ничего не рассказали? Почему?
— Игорь! Это же понятно — с точки зрения чистоты и корректности эксперимента, — укоризненно сказала Александра Васильевна и повернулась к Баринову: — Вот только не представляю, Павел Филиппович, как это вам удалось!
Тот пожал плечами и ничего не ответил.
На следующий день Нина появилась у себя в ВЦ, как положено, без четверти восемь, и уже через минуту ей показалось, что прошлых десяти перенасыщенных событиями дней словно и не было в природе.
Нет, конечно, о том, чтобы уж совсем отказать им в существовании, речь не шла, но воспринимались они как не принадлежащие этой жизни. Вполне можно было ставить их в один ряд со «странными» снами «эффекта Афанасьевой», воспринимать как события чужой жизни. Четких и ясных, более-менее понятных, но — эпизодов из «не ее» жизни: настолько эти дни выбивались из привычных будней, до боли знакомых за последние тридцать с небольшим лет. Форменный сон наяву. Не реальность, а именно сон.
Хотя, с другой стороны, она прекрасно отдавала себе отчет, что то была самая что ни на есть реальнейшая реальность. Но одно дело — знать, другое дело — ощущать. И это, как говорят в народе, «две большие разницы».