Джинны пятой стихии

— Так вот, — продолжал Беседин, — недавно, буквально позавчера ко мне попала тетрадь. Это ее… дневники — не дневники, записки — не записки… Нечто среднее. Они не датированы, писались, видимо, для себя, для облегчения души. Знаете, как иногда рекомендуют психотерапевты: поделитесь своими мыслями и чувствами с кем-нибудь, хотя бы с листом бумаги, и вам станет легче… Вот и она так же… делилась.

Беседин потянулся к кейсу, достал общую тетрадь в голубом коленкоровом переплете, подержал, словно взвесил в руке.

— А поскольку при одной из последних встреч я услышал от нее признание, что на всем свете — только не смущайтесь — она доверяет лишь двоим: мне и некоему Павлу Филипповичу Баринову, то решил, что вам они нужнее.

— А вам? — осторожно спросил Баринов, когда пауза затянулась.

— Спасибо. Однако ж, будьте уверены, ее я и так не забуду. Память не нуждается в фетишах. А ее… Вот закрою глаза… Да что там, и закрывать не надо! На улице краем глаза увижу похожую фигуру, походку — и вздрагиваю. Нет, спасибо. А ее записи, думаю, вам окажутся полезны.

— Вы так считаете? Но если они личные…

Беседин внезапно повернулся и остро посмотрел Баринову прямо в лицо.

— Павел Филиппович, у нас действительно мало времени. Не будем играть в прятки. Хорошо?.. Вот и отлично. Словом, я знаю о вас все. Все, что знала Нина, плюс столько же, полстолька и четверть столько. Откуда? — Он усмехнулся. — Теперь уже можно. Дело в том, что я бешено, по-сумасшедшему ревновал ее к вам. Понимаете? Ну и… словом, находил самые разные способы, самые разные источники. Пока наконец не понял, не разобрался, что к чему. Другими словами, я заочно оч-чень хорошо вас узнал. А Нину… я знал ее честность, порядочность. Она на удивление цельная, одухотворенная, глубоко порядочная натура, ей противен любой обман. Такие люди редко встречаются. Да что я говорю, других таких просто нет! Она была единственная, неповторимая… Вы понимаете меня, Павел Филиппович?

— Я согласен с вами, Виталий Федорович, — мягко сказал Баринов. — И тоже считаю, что Нина Васильевна — личность незаурядная, очень сложная и глубокая. Чем дольше мы с ней работали, тем больше я ею очаровывался. Даю вам честное слово, что, пожалуй, еще несколько лет общения — и лучшего друга, товарища найти для меня было бы трудно.

— Да, да! — Лицо Беседина слегка порозовело, он слушал Баринова и истово кивал в ответ. — Удивительная женщина! Она понимала мельчайшие изменения в настроении и отзывалась на них так, что любые неприятности, любые невзгоды казались пустячными и ничего не стоящими. Вы понимаете меня, да? Я не знаю, я готов был боготворить ее, носить на руках… Если бы она разрешила мне это делать.

Он замолчал.

Баринов покосился на тетрадь, которую он продолжал держать в руке.

— Извините, Виталий Федорович, что в ней? И почему вы думаете, что эти записки будут для меня полезны?

— Ах, записки! Ну что ты скажешь, совсем забыл, — спохватился Беседин и протянул тетрадь Баринову. — Понимаете, она мне рассказывала кое-что, что не решалась рассказать вам. Это кое-что, частично разумеется, вы найдете здесь. Другое кое-что кроме меня уже не узнает никто. Этого она даже бумаге не доверила, понимаете?.. А вы же ученый, от своего не отступитесь. Я вас понимаю. Будете стараться разобраться в «эффекте Афанасьевой»… даже без нее самой.

— Да! — вдруг сообразил Баринов. — Позвольте, а каким образом они попали к вам? Ведь не могла же она знать… ну, заранее, что произойдет…

— Конечно, — кивнул Беседин. — Дело в том, что Сережа, ее сын — весь в нее, не в отца, слава богу…

— Вы знакомы с ее мужем? — не удержался от вопроса Баринов.

— Да, разумеется, — равнодушно сказал Беседин. — Знаете, совершенно пустая и никчемная личность. Конченый человек. Алкоголик, знаете ли.

Они помолчали.

— Так что с записками?

— Сережа нашел, прочитал и решил от греха подальше передать их мне. Ну, чтобы никто кроме меня о них ничего не знал. Он, понимаете, очень разумный и ответственный человек.

— Четырнадцатилетний мальчик? — удивился Баринов.

— Представьте себе, — ответил Беседин и строго посмотрел на собеседника, словно проверяя, не сомневается ли тот в его словах. — Последние полтора месяца мы часто с ним видимся. Ну и раньше встречались, хотя, конечно, тогда ни о чем серьезном не говорили. Жалко парня, как бы не пропал по молодости. Задатки в нем хорошие.

Было заметно, что эта мысль тяготит Беседина, и Баринов осторожно спросил:

— А что же отец?