— Колючий ты, дружок, — вздохнул Щетинкин. — Двадцать лет назад ты таким не был.
— Ты тоже не стал лучше.
После недолгого молчания Щетинкин сказал:
— Ладно, чего там уж. Как говорится, я не мед с сахаром, но и ты, парень, не из Парижской коммуны. Поэтому предлагаю нам обоим сделать дружно над собой усилие и признать, что первый тайм мы отыграли вничью. «Ноль — ноль». Или, как говорит один мой хороший знакомый, «пусто — пусто».
— Тогда уж лучше «один — один», — ворчливо ответил Баринов.
— Почему?
— А так почетнее.
Они разом рассмеялись.
Баринов почувствовал, как подтаял тот леденящий комок, который сидел у него в районе сердца с того самого момента, когда он впервые отчетливо понял, что Нины больше нет и в том очень большая доля его вины… Нет, разумеется, он обладал достаточно развитым, логическим умом, чтобы легко и просто доказать любому, что вины его тут нет ни на каплю, но только не себе. С еще большей легкостью он доказал бы то же самое и в случае, если на его месте был бы кто-нибудь другой. Но сам-то он вполне объективно определил для себя свою долю вины в ее смерти. При том, что его вины здесь не было совершенно. И это он тоже знал наверняка.
— Извини, Сережа, — проговорил он с раскаянием в голосе. — Знаешь, бывает, что впору заорать во всю глотку: «Эх, ребята, все не так, все не так, ребята!»
— Я понимаю, Паша. Только ты же ученый, черт тебя дери!
— А что это меняет? — вымученно улыбнулся Баринов. — Я ведь еще и человек — с нервами, с чувствами, с совестью.
Щетинкин впервые не нашелся что сказать. Он только крякнул и звучно и сердито захрустел пальцами. Потом внезапно спросил:
— Ты Вернадского давно перечитывал?
— Да уж давненько, — недоуменно отозвался Баринов.
— Тебе не кажется, что мы несколько однобоко понимаем термин ноосферы как «разумной оболочки» Земли?
— Трактовка общепринята, по-моему.
— Вот-вот! Общепринято, что человек — это часть биомассы нашей биосферы. А еще привыкли характеризовать ноосферу чисто техногенной деятельностью
— Непонятно, однако впечатляет. Особенно последняя теза.
Щетинкин подозрительно посмотрел на Баринова. Но тот был в меру серьезен, в глазах не просматривалось и намека на насмешку.
— Да-да! — слегка возвысив голос, повторил Щетинкин. — Именно так: все особи, обладающие разумом, должны быть связаны между собой неким внешним воздействием.
— Что же ты выдвигаешь на роль агента при этом взаимодействии?
— Поле, естественно. Биологическое поле.
— Ух ты! И где же оно? И каким «напряжометром» его меряют?
— Ну, знаешь! С тобой воистину невозможно разговаривать!
— Сергей, по совести, я не просил тебя заговаривать на эту тему. Извини, ты сам пришел.
Щетинкин сердито набычился и засопел.
— Да уж, сегодня с тобой говорить — предварительно каши наесться!.. Но ты меня знаешь, ухвачусь за что-нибудь, не отстану. Терпи. Выскажусь, а там черт с тобой! Повяжешь слюнявчик побольше — и пой во всю глотку Лазаря, мешать не стану!
Он достал большой клетчатый платок, громко высморкался, хотя никакой нужды в том не было.
— Слушай и внимай. Все мы знаем, что абсолютное большинство так называемых телепатов, ясновидцев и прочих экстрасенсов — шарлатаны и конъюнктурщики, часто просто психически больные люди. Это априори. Однако ж на протяжении столетий накопилось немало фактов и свидетельств, которые серьезный ученый не сможет отрицать ни огульно, ни доказательно. Они, эти факты, как заноза у современной биологии, биофизики, просто физики с математикой, а также у так называемого диалектического материализма. Их поэтому стыдливо стараются не замечать. Их обходят стороной. Естественно, ибо это проще!.. Так вот, я осмелюсь утверждать, что по счастливой случайности ты натолкнулся на объяснение этих явлений.
— Уволь, уволь! — Баринов поднял руки, словно закрываясь от Щетинкина. — Только телепатии мне и не хватало!