Джинны пятой стихии

Наутро он появился даже раньше Баринова и поджидал его во дворе института на лавочке.

Визит начался с того, чем закончился вчера — с церемонного чаепития.

В этом их вкусы совпадали: чай должен быть крепким, горячим, кипятком не разводиться и непременно без сахара.

Пили из маленьких, тоненьких, почти прозрачных фарфоровых чашечек. К восторгу Щетинкина хозяин выставил банку абрикосового варенья. Выкладывая его в розетку, Щетинкин спросил:

— Этого урожая?

— Прошлогоднее.

— Смотри-ка ты, — удивился он. — А совсем свежее! Молодец, Лизавета, мастерица, ей-богу! А ведь как мою Ирку ни учила — не то получается. Соленья да маринады — пожалуйста, а вот по части варенья и компотов…

Но, отдав должное этикету, выдержав необходимую паузу, Баринов сразу дал понять, что долгих разглагольствований на данную тему вести не в настроении…

— Подборку твою прочитал, довольно занимательно. Впечатляет. Думаю, оккультизмом ты проникся основательно, чувствуется школа мадам Елены Петровны Блаватской… Но читаю я россказни этих «переселенцев»-медиумов, и вот что бросается в глаза мне как человеку непредубежденному: все они в прошлых жизнях были царями, верховными жрецами, полководцами… словом, героями, рыцарями без страха и упрека, властями предержащими — ни больше ни меньше. На меньшее они, похоже, не согласны. И никто — заметь, никто! — не был ни рабом, ни инвалидом, ни простым смертным. Никто из них не был охотником или рыболовом, вором или проституткой, калекой или прокаженным, рабом или землепашцем, евнухом, водоносом, матерью или отцом семейства… Не-ет, все претендуют на личность незаурядную, возвышенную, утонченную, властную… Все берут себе роль вершителей судеб, и никто не соглашается на участь урода, сумасшедшего, паралитика… Знаешь, Серега, что мне импонирует в снах Афанасьевой, и чем ее сны резко отличаются от «откровений» сторонников реинкарнации? В них нет героики и патетики, нет властолюбия и любования собой как героем или героиней, в них сцены будничной жизни — простая жизнь простых людей, правда преимущественно в экстремальных ситуациях… И если говорить об реинкарнации всерьез, ее свидетельства перевешивают все свидетельства твоих медиумов.

— Ловлю тебя за язык: ты готов говорить об реинкарнации всерьез?

— А вот это уже второй вопрос, извини.

— Хорошо. Пойдем от противного. Ее сны — объективность?

— Вполне.

— Тогда откуда они?.. В качестве гипотезы, скажем.

— Допустим, некое или некие излучения, черт знает откуда они и какой они природы, — может, как раз из твоего «ноополя» — воздействуют на нейроны коры головного мозга и наводят «ложные воспоминания». По аналогии с «ложной памятью», хорошо, между прочим, известной медикам.

— Да, но как могут абсолютно хаотические излучения — а ты не будешь утверждать, что они упорядочены и несут именно ту информацию, тогда, согласись, дело еще больше запутывается, — возбуждать представления абсолютно связных картинок и эпизодов? Не каких-нибудь отрывочных «воспоминаний», статических картинок, просто цветовых пятен или, скажем, какофонических звуков и так далее и тому подобное. Ведь излучения, по-твоему, хаотичны и не направлены, если они, разумеется, носят естественный, а не искусственный характер. Определенной информации они, что вполне ясно, можно принять априори, не несут — по начальному нашему с тобой предположению. И представляют собой, так сказать, своеобразный «белый шум». А мозг сам — сам! — отстраивает из этого «белого шума» упорядоченную и осмысленную картинку. Даже с сюжетным развитием, причем проистекающим совершенно логично. Ergo, необходимо допустить существование у нее в мозгу механизма, содержащего алгоритм обработки «белого шума», а заодно и реализующего данный алгоритм в виде сновидений. А это равносильно утверждению, что данные картинки у нее уже сидят в мозгу. Че-тэ-дэ.

— Что?

— Че-тэ-дэ, как в школьных задачках по геометрии, «что требовалось доказать».

— У тебя таких картинок в мозгу нет? Нет. И у меня нет. А вот у нее — есть.

— В этом-то и дело!.. «Таинственный незнакомец» Марка Твена.

— Я не солипсист.

— Тогда — гегельянская «абсолютная идея».

Баринов сказал в сердцах:

— Ты пойми: реинкарнация — это душа, а душа — это Бог. А где Бог — там науке делать нечего. Я — ученый и не мыслю себе другого существования, а в этом случае мне нет места в этой жизни.

— Я попытался систематизировать ее сны. Географически разброс колоссальный, они охватывают почти всю планету — Малая Азия, Индия, Древний Китай, Центральная Америка, конечно, Европа. Я говорю, разумеется, только о тех снах, которые могут хотя бы косвенно привязываться к территории — костюмы, элементы быта, расовая принадлежность, архитектура, природа… Ты кое-что в этом направлении пытался делать, но до конца систематизацию не провел…

Баринов слушал, машинально кивал, взгляд его медленно бродил по знакомым стенам кабинета. Ему было скучно слушать Щетинкина. Все это он уже давным-давно уяснил для себя сам.

Приглушенно зазуммерил телефон. Баринов со вздохом отставил чашку и прошел к письменному столу.