— Помолчи! — прикрикнул на него Щетинкин. — Я тебе слова не давал!.. Итак, продолжаю. По моему глубокому убеждению, жизнь характеризуется не только способностью к синтезу белков определенной структуры, не только способностью к обмену веществ, но и способностью создавать вокруг себя особое биологическое поле. И это есть тот самый качественный скачок от коацерватной капли, плавающей в протоокеане, к простейшему живому организму!.. Именно качественный! Неживой, неживой, неживой — и вдруг живой! Как так? В чем дело? А вот так: появилась способность к индукции биологического поля — и стала капля уже не мертвой, а живой! И появился первый организм… Поэтому под биосферой мы должны понимать область с наибольшим напряжением поля живых организмов, то есть биополя. Но можно быть живым, но не разумным… И вот здесь должен наблюдаться следующий качественный скачок. Неразумный, неразумный, неразумный — и вдруг появляется разум! Как так? В чем дело? А это у одного из множества разнообразных живых организмов на Земле, а именно у проточеловека, появилась способность индуцировать поле сознания, поле разума. Оно органически присуще каждому индивидууму вида
Баринов сидел, слегка подавшись вперед, повернувшись лицом к собеседнику, и отстраненно смотрел чуть мимо него — на портьеру, на которую проецировалась его голова. Но, собственно, и портьеру он не видел. Видя все, он не видел, в сущности, ничего конкретного, слыша Щетинкина, не слышал его. Смысл слов и фраз доходил до сознания, но никоим образом не анализировался; Баринов не утруждал себя вникать в то содержание, которое они несли.
Снова стало мучительно скучно и непередаваемо тоскливо.
«Черт бы тебя побрал с твоими теориями, — подумал он. — Сказаться больным, что ли, да уехать домой…»
Щетинкин вдруг расхохотался.
— Ты что? — резко отбросив свою отстраненность от всего, спросил Баринов.
— Да так, вид у тебя… Вроде ты у меня экзамен принимаешь, а я, по-твоему, порю ахинею, но «трояк»-то все равно ставить придется… Поэтому я лучше как-нибудь в другой раз. Когда у тебя мозги прочистятся.
— Надоело метать бисер?
— Не в этом дело… Слушай, у тебя чай подают?
Баринов с готовностью поднялся.
— Может, кофе?
— Э-э, нет. От него я дурею, а мне еще работать. Чай приличный есть?
— Наличествует еще запасец. Цейлонский устроит?
Он достал из серванта в дальнем углу кабинета большой заварочный чайник, чашки, включил электросамовар, а попутно говорил:
— Знаешь, Серега, не люблю я оставлять такие разговоры «на потом». Давай все же закончим, чтобы не возвращаться… Вот ты развернул передо мной теорийку. Предположим, что это не бредятина, не продукт маразматического сознания. Воображение у тебя богатое, я бы даже сказал, роскошное. Однако — «что мы будем иметь с гуся»?
— За «бредятину» и остальное я на тебя, Паша, не обижусь, не надейся, — живо подхватил разговор Щетинкин. — Понятно, что мысли я высказывал довольно-таки сумасшедшие, но не с кондачка и не с твоей подачи, кстати. Понимаешь, какая штука… Я ведь уже лет с десяток пытаюсь подступиться к человеческому мозгу — как патанатом, разумеется.
— Я знаю, — вставил Баринов. Он мягкими, неспешными шагами прогуливался по кабинету, посматривая на шумящий самовар. — Потому ее мозг я направил именно тебе.
— Я оставлю тебе кое-что, — Щетинкин открыл свой дипломат и достал бледно-синюю папку. — Посмотри на досуге, сделай милость. Тут некоторые соображения по поводу биополя вообще и «ноополя» в частности, кое-какие фактики из деятельности предсказателей, телепатов, ведьм, колдунов… За исключением того, что пришло мне в голову сегодня ночью. О нем опосля, если, конечно, тебя заинтересует.
— Ага! — Баринов остановился перед ним и улыбнулся своей широкой, как ему, пытаясь польстить, говорили, обезоруживающей улыбкой. — Это называется «запустить ежа под черепок».
— Вот-вот! — Щетинкин так же широко и обезоруживающе улыбнулся в ответ. — Погоняй его туда-сюда, шевеля извилинами. Это полезно.
— А шарики за ролики не закатятся?
— Ну-у, милый мой! — Щетинкин картинно развел руками. — На то ты и психолог-психиатр. Исцелися сам!
— Лады, давай сюда свои мысли. — Баринов подкинул папку на ладони. — Солидно, весомо, зримо.
— Но не грубо, заметь! — Щетинкин значительно поднял указательный палец. — А вообще-то — рад стараться, ваше благородие!.. Но — чу! — самовар кипит!.. И договоримся сразу. За папочкой этой я прихожу завтра в это же время. Тогда и поговорим.
— Ты что, Серега? Окончательно сбрендил?.. На недельке посмотрю, а там и поговорим. Если будет о чем.
— Э нет, голубок! Ты человек занятой, я тоже не очень свободный, поэтому — завтра. Ночку посидишь, покумекаешь, ничего с тобой не сделается. И вообще, тебе это нужно или мне?