Джокер, или заглавие в конце

И словно в мозгу у него тут лишь соединилось:

— Значит, я никуда не полечу?!

Радость ли была в этом восклицании, недоумение ли?.. На время он замолчал, что-то заново проворачивая в уме. Я не торопил, предоставил Тольцу сполна осознать свое новое состояние, но потом все-таки завершить рассказ. Ему самому словно в чем-то надо было еще удостовериться. Он продолжил.

— Может, дело было в кофе, не знаю. Пушкин мне его все придвигал: пей пока, пей, тебе надо. Сам кому-то стал звонить по смартфону. Я слышу: да, говорит, он сейчас у меня. И что-то еще, не совсем разборчиво, он отворачивался. Надо как-то помочь? — это уже в мою сторону. Передать ему? И потом мне: там хотят поговорить с тобой лично, поехали. Допивай скорей кофе, чтоб не заснуть, надо, чтобы ты был в форме. А я и вправду ощущал все больше сонливость, давно этого не было. Не знаю, сколько суток не спал. Говорят, кофе иногда сам по себе действует снотворно. А может… не знаю. Почему-то решил больше не пить, отхлебнул только чуть — чуть. Удавалось еще держаться. Нет, говорю, мне уже некогда, мне надо спешить. Ничего, говорит, скажешь, куда надо, пересечемся по пути, никуда не опоздаем, не бойся. Только я, говорит, сам поведу, а то как бы ты за рулем не уснул. В общем, пришлось с ним поехать. Он сел за руль, посмотрел в навигаторе адрес, сказал по своему смартфону, куда нам. О’кей, говорит, действительно по пути. Едем, он что-то напевает по-английски, меня все время толкает: не спи. Я сам слежу за навигатором. Вдруг слышу, навигатор предлагает развернуться, а он разворот проезжает. Ты что, говорю, не слышал? Он не ответил. И тут сзади сигналы. Обгоняет патрульная машина, гудит, синее ведерко наверху, останавливается впереди, шагах в десяти. Пушкин тоже остановился, пошел к ней. Вываливаются с двух сторон двое, один в ментовской форме. Смотрю, он с обоими здоровается за руку, что-то говорит, показывает за спину в мою сторону. И направляются вместе ко мне…

Тольц на время замолчал — мне представилось, как он мысленно прослеживает движения идущих. («Знаете, как эти менты ходят, не торопясь, чтоб водитель успел понервничать?») Брови его вскинулись: он вдруг узнал обоих. Сначала того, что в форме. Он останавливал его накануне, когда студент опаздывал на зачет, не отпускал, ждал какого-то подтверждения. А следом узнал и второго. Это был отцовский шофер, Мыкола, Николай. Который когда-то учил его водить, на скорости, стартовать резко.

Я снова насторожился: что-то в рассказе Тольца опять становилось сомнительным. Совпадения, узнавания. не начинались ли уже видения? Милицейские в форме, тем более издалека, могли показаться похожими, а уж этот Мыкола… Приблизиться Роман им даже не дал — сам не мог тогда объяснить, почему его вдруг подхватило. Внезапно, без отчетливых мыслей. Чувство, что надо срываться. Даже не осталось в памяти, как пересел к рулю, нацепил ли ремень, как рванул с места. Только, рассказывая, все покачивал опущенной головой, с удивлением, не совсем уверенно стараясь восстановить, увидеть происшедшее со стороны, замедляя, как в кино. На меня взгляда не поднимал, это бы помешало. Гнал без всякого навигатора (словно что-то вроде карты запечатлелось в мозгу), без улиц, зигзагами, через дворы, под арку, еще одну. И ведь попал, куда уж точнее, удивительно, что никого не задел, и меня потом нашел сам, ни у кого не спрашивал. что-то его вело.

Роман вскинул взгляд к потолку.

— Это было. не знаю, как сказать. Ни боли, ничего. Боль — это уже потом, сейчас. Только вдруг вспышка ясности, на миг. Наверное, как у Ньютона, когда его яблоком по голове. все вдруг соединилось, стало так понятно. Такой сжатый миг.

Он развел руками и мотнул головой, все еще восхищаясь тем, что в момент удара засияло вдруг перед ним. Я помолчал, выжидая. И что же тебе стало понятно? — готов был уже спросить, но не успел.

32

Долгий, повторяющийся звонок в дверь дошел до моего слуха, должно быть, не сразу. Я вздрогнул, точно посторонний, не отсюда, звук застал меня там, посреди двора, перед голубой машиной с капотом, уткнувшимся в фонарный столб, с осколками стекла на асфальте. Первой мыслью было: опять милиция. Что за чушь, сказал сам себе, однако на всякий случай опять заставлял себя идти к двери потише, свет в прихожей не включал. Глазок закрывала невнятная зелень, размытые лиловые пятна. Я не без усилия возвращался к себе.

Дверная перегородка с выпуклым уменьшительным стеклом отделяла меня от цветущего сияния. За дверью стояла женщина с огромной охапкой сирени перед собой, у ног раздутая продуктовая сумка. Прошло мгновение, пока я узнал Наташу. Цветные отсветы непривычно меняли ее лицо. И как же я ее давно не видел!

— Ты почему не открываешь? — Я, опомнившись, взял букет из ее рук, потянулся за сумкой. Целоваться через букет было неловко, да через порог, кажется, нельзя, примета. — О, у вас, я смотрю, какие-то посиделки? — увидела за моей спиной, поверх плеча, Рому. Он вышел к дверям комнаты.

— Я, наверное, пойду? — сказал полувопросительно.