Джокер в колоде

Перед мысленным взором Хельги предстал Джексон, извлекающий иглу, а затем медленно вонзающий ее в сердце куклы. Ей стало так холодно, что начался озноб.

– Поверить не могу! – хрипло выдавила она. – И когда именно это случилось?

– Примерно в то же время, когда на вас напали, мадам. Это известие – такой же тяжелый удар для вас, как и для меня. Я знаю, как нам обоим будет не хватать его.

Хельга посмотрела на доброе, грустное лицо и закрыла глаза ладонями.

– Но стоит полагать, мадам, что это было счастливым избавлением. Он так страдал и с таким мужеством выдерживал все испытания!

Когда она заплакала, Хинкль тихонько вышел из комнаты и не позволил сестре Фэйрли войти.

– Мадам требуется побыть несколько минут в одиночестве, сестра, – негромко сказал он. – Она была так добра, так достойна и так предана ему… Для нее это страшная потеря.

Услышав эти слова, Хельга содрогнулась.

«Так добра, так достойна и так предана ему!»

Перед ней снова предстало искаженное лицо Германа и безвольные губы, пытающиеся выговорить слово «шлюха».

Зарывшись лицом в подушку, она громко разревелась.

Следующие четыре часа стали худшими в жизни Хельги. Это было время самобичевания, раскаяния и отвращения к себе. Она взглянула на себя так, как, по ее мнению, ее воспринимали другие. Это было все равно что смотреться в трехмерное зеркало, и зрелище оказалось тошнотворным.

Когда на звук рыданий вошла сестра Фэйрли, Хельга крикнула, чтобы она убиралась и оставила ее в покое. Едва испуганная сиделка вышла, Хельга выбралась из кровати и заперла дверь, затем улеглась и опять горько расплакалась.

Час спустя, исчерпав запас слез и встав с постели, она надела халат и уселась в кресло.

В дверь вежливо постучали, и раздался голос Хинкля:

– Быть может, принести вам что-нибудь, мадам? Немного мясного бульона?

– Просто оставьте меня в покое! – Хельге пришлось сдерживаться, чтобы не перейти на крик. – Если что-то понадобится, я позвоню.

Пришло время обвинений в свой адрес. «Итак, Герман мертв, – размышляла она. – Ты хотела, чтобы он умер. Ты мечтала об этом, желая завладеть его деньгами. Это все, о чем ты думала – о его деньгах! Наконец он умер, и умер с ненавистью к тебе. Несколько лет замужества, начавшихся с того, что он уважал тебя, гордился тобой, доверял тебе – и в итоге он возненавидел тебя».

Мысль, что Герман умер с ненавистью к ней, сокрушала Хельгу.

Из-за неконтролируемого сексуального влечения она изменяла мужу, но всегда была безукоризненно честна с его деньгами, и тем не менее он испустил дух, пребывая в уверенности, что жена не только наставляла ему рога, но недостойна также управлять его капиталами.

Он назвал ее шлюхой и умер, считая таковой.

В ушах у нее звучали слова Хинкля: «Насколько известно, он на несколько минут вышел из комы, а потом произошла остановка сердца». Она видела, как Джексон вытащил иглу из головы куклы и воткнул в туловище. Могла ли игла убить Германа? Разве не стояла она, сложив руки, пока Джексон убивал ее мужа? Почему не выхватила у него куклу? Не потому ли, что желала смерти Герману, и хотя не верила во все это чародейство, все-таки надеялась, что оно сработает?

«Хватит дурацких, суеверных измышлений! – урезонивала она себя. – Ты ведь понимаешь, что иголкой никого не убьешь. Это невозможно. Смерть Германа – просто совпадение. Должно быть совпадением! Иного объяснения не может быть».

Ее мысли снова вернулись к ненависти Германа. Она подумала о его письме к Винборну. Всего пару дней назад она давала себе зарок уничтожить то письмо в случае смерти мужа.

Утратив доверие к ней, Герман написал письмо, лишающее ее статуса ВИП-персоны, поскольку жена не выполнила взятых на себя обязательств.

«Хотя я убежден, что Хельга обманула мое доверие…» – вспомнилась ей строчка из письма.

«Верно, – размышляла она. – Я обманывала тебя, но и ты никогда не принимал в расчет мои чувства. Все, что тебе хотелось получить, – это красивую секретаршу. Пусть я изменяла тебе, но не украла ни единого цента. Почему бы тебе было не выказать искру человечности, понимания и доброты и не посмотреть сквозь пальцы на мои похождения?»

Долго она сидела неподвижно и смотрела в окно, а затем приняла решение.

«Быть может, ты эгоистичная, черствая, неверная тварь, но ты не бесчестна», – сказала Хельга себе. Она не станет уничтожать письмо, а передаст его Винборну, когда тот приедет. При всех своих недостатках, она не воровка и не обманщица. Уничтожить последнюю волю умершего – поступок в высшей степени недостойный и бессовестный.