Джон Лоу. Игрок в тени короны

Вскоре после этого он ушёл с намерением обратиться к своему отцу. Узнав в банке, что Лаборд уехал к Лоу, он направился туда и, сказав швейцарам, что у него дела крайней важности к Лаборду, был впущен. Тьерри ввёл его в залу, где он нашёл отца и сестру. Как только Лаборд пришёл в себя от удивления, он спросил сына сурово, как он посмел войти сюда. Но Миль обратился к сестре:

— Неужели у тебя не найдётся слова для меня, Коломба? Я так долго не видел тебя. Если ты забыла, что у тебя есть брат, то я не забыл о сестре, к которой нежно привязан по-прежнему.

— Я не хочу упрекать тебя, Рауль, — отвечала Коломба. — Но ты причинил мне столько горя, столько позора, что я не могу смотреть на тебя без боли.

— Понимаю, понимаю! Коссар оклеветал меня. Кстати, говоря о Коссаре, я могу поздравить вас с освобождением от этого ненавистного человека. Теперь вам можно выйти замуж за Ивлина Харкорта.

— Ни слова более об этом! — прервал его отец. — Я должен прекратить свидание, которое тяжело для нас обоих — для меня и для Коломбы. Нечего спрашивать, зачем вы пришли сюда, ведь у вас может быть только одна цель — деньги.

— Да, месье, мне крайне нужны деньги, три или четыре тысячи ливров. И я не намерен уходить отсюда, не получив их, — прибавил Миль, хладнокровно усаживаясь.

— Дайте ему денег, дайте, дорогой отец! — просила Коломба. — Могут войти леди Катерина Лоу или Кэти, и тогда придётся объясняться.

После ожесточённой борьбы с самим собой, Лаборд вынул бумажник и сказал:

— Хорошо, вы получите деньги. Но это в последний раз.

— Это мы посмотрим, — пробормотал сын.

— В этом бумажнике шесть тысяч ливров, — произнёс отец, передавая кошелёк. — Вдвое больше той суммы, которую вы просили. Употребите их на хорошие дела, если можете.

— Я сделаю из них наилучшее употребление, месье, взяв их на завтрашнюю сен-жерменскую ярмарку.

И, поклонившись отцу, который отвернулся от него с отвращением, Миль вышел.

Никогда ещё на ярмарке в Сен-Жермене не собиралось столько народа, как в тот год, когда Система была в полном развитии. Все балаганы, театры, игорные дома, кабачки, кофейни, винные лавки и прочие увеселительные места были переполнены. Ярмарка, открывавшаяся на несколько недель, располагалась на большом лугу, примыкавшем к сен-жерменскому аббатству, которое получало от неё доход. Всё место было разделено на правильные улицы, по сторонам которых тянулись балаганы и деревянные лавки. Главные из них были заняты продавцами бриллиантов, слоновой кости, скульптурных произведений, картин и платья. Здесь было также несколько кофеен и трактиров. На других улицах находились балаганы, где можно было увидеть фокусников, канатных плясунов, скоморохов и кукольный театр. Кроме того, там были караваны с дикими животными, — тогда новинкой для парижан. На ярмарке было не менее четырёх театров, в которых главные роли исполнялись актёрами постоянных театров. Было также большое здание, в котором происходили маскарады и балеты. Страсть к игре, господствовавшая тогда в Париже, сильно отозвалась на сен-жерменской ярмарке. Кофейни, трактиры, кабачки, которыми изобиловала она, служили притонами игры в бумаги, без которой миссисиписты не могли жить.

Несмотря на то, что полицейскими распоряжениями игра была запрещена под угрозой пени в 3000 ливров, существовало несколько домов, в которых открыто играли в карты, кости, бириби, фаро, ландскнехт и другие азартные игры. Тут миссисиписты ставили на карту или на кости банковые билеты в 50-60 тысяч ливров с таким спокойным видом, словно эти билеты были пустыми бумажками. Игра шла и во всех лавках, где торговцы запасались картами и костями для своих постоянных посетителей. Зрители держали пари об исходе игры.