Джон Лоу. Игрок в тени короны

На следующий день первая часть сурового приговора была приведена в исполнение. Без рубашки, с верёвками на шее, с зажжёнными свечами в связанных руках, эти двое несчастных были привязаны к телеге. На спине каждого висел ярлык, с надписью «Грабитель народа». В этом жалком виде их возили по улицам, среди громких криков черни, по направлению к Рыночной площади. Позорный столб представлял собой восьмиугольную каменную башенку, с высокой остроконечной крышей, находившуюся на одной стороне живописной старой площади. В каждом углу башенки было высокое окно без стёкол, так что можно было отлично видеть внутри вращающееся на оси большое горизонтальное колесо. Внутри обода этого колеса, которое и составляло позорный столб, были сделаны отверстия для головы и рук страдальцев. Привязанные к этой машине, в тяжёлом и унизительном положении, бедный Лаборд и его преданный слуга были выставлены на несколько часов на оскорбления и насмешки черни, которая беспрестанно бросала в них грязью, тухлыми яйцами и другими предметами.

Среди большого стечения народа, собравшегося в этот день на Рыночной площади, был только один человек, который чувствовал некоторое сострадание к несчастным и которого это зрелище ужасало и возмущало. Это был молодой англичанин двадцати двух лет, очень красивой наружности, недавно прибывший в Париж. Он не был предубеждён против страдальцев и, думая, что они несправедливо наказаны, крайне негодовал на жестокое обращение с ними толпы. Он уже собирался уйти и пытался выбраться из кучи торговок, среди которых иные напоминали собой фурий по своему языку, как вдруг его остановило смятение народа, вызванное молодой девушкой, пробовавшей силой проложить себе дорогу к позорному столбу. Она была красива, несмотря на то, что глаза её беспокойно блуждали, причём наружность и одежда свидетельствовали о принадлежности к гораздо более высокому классу, чем окружающая толпа. С нею была горничная, тщетно пытавшаяся удержать её. Едва ли нужно объяснять, что эта несчастная девушка была Коломба Лаборд.

— Я хочу пойти к нему, я хочу пойти к отцу! — кричала она.

— Где же ваш отец, сударыня? — спросила торговка весьма отвратительной наружности.

— Вот, вот! — ответила Коломба, указывая на позорный столб.

— Как? Этот подлый негодяй, этот грабитель! — кричала тётка. — Вы не должны близко подходить к нему, предоставьте его нам.

И она швырнула в несчастного Лаборда тяжёлым предметом, попавшим ему прямо в висок. Её товарки громко засмеялись и похвалили за ловкость.

— Уж я не промахнусь! — сказала она. — Вот увидите, как я ударю этого негодяя снова, когда повернётся колесо.

— О, пощади его, из жалости пощади! — закричала Коломба. — Он не совершил преступления.

— Вы не называете преступлением ограбление народа? — возразила торговка. — Я со своими товарками думаю иначе. Нам кажется позорный столб слишком слабым наказанием для такого господина.

— Эх, ему предстоит гораздо худшее! Его пошлют на каторгу, — заметила одна из сплетниц с жестоким смехом.

Слыша всё сказанное, поражённый красотой Коломбы и опасаясь за неё, молодой англичанин направился через толпу к ней. Хотя он жил недолго во Франции, тем не менее говорил по-французски бегло.

— Здесь не место для вас, сударыня, — сказал он. — Позвольте мне увести вас отсюда.

Она не обратила внимания на предложение, не поняла даже, по-видимому, его слов, в своём старании оградить отца от дальнейших оскорблений. Её взоры были такие страдальческие и умоляющие, что даже грубая женщина, находившаяся возле неё, не могла более сопротивляться и отбросила осколок кирпича, который собиралась метнуть в несчастного, привязанного к позорному столбу, со словами:

— Из любви к вам, сударыня, я пощажу его.

— О, благодарю вас, благодарю за вашу доброту! — воскликнула Коломба, схватывая грубую руку женщины и прижимая её к своим губам.

— Вы лучше бы послушались совета этого молодого господина и ушли отсюда. Вам может здесь сделаться дурно.

Но несчастная девушка отказывалась послушаться совета. В это время колесо позорного столба перестало вертеться, и после небольшого перерыва двое страдальцев были освобождены и приведены к телеге, к которой их привязали, как и раньше. Гвардейцы расчистили дорогу своими алебардами[64], и повозка двинулась. При этом толпа так плотно стеснилась, что для Коломбы было бы невозможно уйти, но она заняла место позади переднего ряда, на той линии, по которой должна была пройти печальная процессия. Минуты через две приблизилась телега. Окровавленные, босые, покрытые грязью и глиной, двое заключённых представляли собой зрелище, которое тронуло бы даже каменное сердце, но толпа осыпала их бранью и проклятиями, подвергая всяческим оскорблениям. Бедный Лаборд, сидевший на ближайшей к дочери стороне телеги, ехал с опущенной вниз головой. Когда он приблизился, Коломба, не будучи в состоянии сдержать себя, громко крикнула, и голос её отчётливо был слышен среди гама и воплей народа:

— Отец! Отец!